Но последние две строчки я перепишу. Смерть не отберет у меня любимых людей. Наше путешествие закончится по-другому.

***

Задание занимает немало времени, но я хочу, чтобы все было подсчитано точно.

— Ты закончила? — тихо спрашивает Ребекка.

Долгую минуту я не могу оторвать взгляд от результатов. Когда-то, в Каньоне, я мечтала сотрудничать с людьми, жившими за границами Общества. А вместо этого мы наткнулись на покинутую деревню в чудесном месте, заполненную лишь бумагами и страницами, схороненными и брошенными на произвол судьбы.

Мы всегда боремся за то, чтобы не покинуть этот мир тихо, не уйти безропотно.

— Да, — говорю я Ребекке.

— И? Как скоро они начнут отключать больных?

— Они уже начали, — отвечаю я.

Кто-то заходит внутрь. Я слышу, как открывается дверь, а затем звук шагов по полу. Может, это Кассия?

Не в этот раз. Кто бы это ни был, от него не пахнет цветочно-бумажным запахом Кассии. От этого человека пахнет потом и дымом. И он дышит иначе, не так, как она. Тяжело. Шумно, словно он бежал и теперь пытается сдержать дыхание.

Я слышу, как он тянется к пакету на капельнице.

Но мне не нужна новая жидкость. Ее недавно сменили. Где же все? Они знают, что происходит?

Меня дергают за руку. Они отцепили пакет от трубки и начали сливать жидкость в какое-то ведро.

Я лежу лицом к окну, и стекла все сильнее дребезжат от ветра.

Это происходит со всеми? Или только со мной? Кто-то хочет убедиться, что я не вернусь назад?

Я слышу, как замедляется биение моего сердца.

Погружаюсь глубже.

Боль затихает.

Тяжело помнить, как надо дышать. Я повторяю про себя стих Кассии, дыша в такт ударам сердца.

Чайная. Роза. Плетистая. Роза. Кружевная. Морковь.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Должно быть, я задремал, потому что подскакиваю, когда открывается дверь тюрьмы.

— Выпускайте его, — говорит кто-то охраннику, а затем перед моей камерой появляется Окер, наблюдающий за тем, как охранник отпирает дверь. — Ты, — говорит Окер. — Пора возвращаться к работе.

Я оглядываю соседнюю камеру. Кассия туда не входила. Она что же, провела всю ночь, присматривая за Каем? Или ее заставляли работать все это время? Остальные заключенные не нарушают тишины. Я слышу их дыхание, но, кажется, больше никто не проснулся.

Когда мы выходим наружу, я замечаю, что еще темно: даже не светает. — Ты работаешь на меня, — поясняет Окер, — а значит, ровно столько часов, что и я. — Он указывает на исследовательскую лабораторию через дорогу. — Она принадлежит мне. Делай, что я скажу, и тогда сможешь проводить большую часть дня там, а не под замком.

Если Лейна — медик в этой деревне, то Окер, думаю, их лоцман.

— Четко следуй моим указаниям, — говорит он мне. — Все, что мне нужно, это твои руки, поскольку мои плохо слушаются меня.

— Окер не сильно старается, чтобы ввести в курс дела,— замечает один из помощников после ухода Окера. — Я Ноа. Я работаю вместе с Окером с тех пор, как он тут появился. — На вид Ноа лет тридцать пять. — Это Тесс.

Тесс кивает мне. Она немного моложе Ноа, и у нее добрая улыбка.

— Ксандер, — представляюсь я. — А это что такое?— Одна из стен лаборатории покрыта изображениями не известных мне людей. Немного старых фотографий, страницы, вырванные из книг, но большинство выглядит так, будто нарисованы от руки. Это Окер нарисовал их, когда руки его еще были здоровыми? Я впечатлен, и вспоминаю ту медсестру из медицинского центра. Возможно, яединственный, кто не способен создавать такие вещи, как рисунки и стихи, без всякой подготовки.

— Окер называет их героями прошлого, — отвечает Ноа. — Он уверен, что нам следует знать о достижениях наших предшественников.

— Он обучался в Обществе, не так ли, — предполагаю я.

— Да, — отвечает Тесс. — Он пришел сюда десять лет назад, прямо перед своим Прощальным банкетом.

— Ему девяностолет? — никогда в жизни я не встречал таких старых людей.

— Да, — кивает Ноа. — Самый старый человек в мире, насколько нам известно.

Дверь учреждения с шумом открывается, и мы все возвращаемся к работе.