Прибыв в Кусинару, Готама сказал Ананде, чтобы он отвел его в саловую рощу [17] на краю города, принадлежавшую местным маллам. Когда они оказались там, он попросил, чтобы ему приготовили постель между двумя валовыми деревьями. Понимая, что ему осталось жить совсем недолго, Готама объяснил, как его нужно кремировать и что должно быть сделано с его останками. Это было слишком для Ананды, который разразился рыданиями. «Не плачь и не голоси, – сказал Готама. – Разве я не говорил вам, что все вещи, приятные и доставляющие радость, подвержены изменениям? Как может не умереть и не разрушиться то, что родилось составным?»

Ананда не унимался. «Господин, не умирай здесь, – умолял он, – в этом убогом городке среди джунглей! Если бы мы могли добраться до Раджагахи, или Саваттхи, или Варанаси, там твои богатые последователи организовали бы подобающим образом твои похороны». Я представляю, как Готама отклонил это абсурдное предложение, устало отмахнувшись рукой.

Когда жители Кусинары отправились в саловую рощу, чтобы проявить последние знаки уважения, появился отшельник по имени Субхадда и спросил Ананду, можно ли ему увидеть Готаму. Ананда ему отказал. Но Готама услышал их разговор и подозвал к себе Субхадду. Субхадда спросил: «Почтенный Готама, скажи мне, кто из учителей нашего времени познал истину?» Готама отклонил его вопрос: «Неважно, поняли ли все или ни один, или некоторые из них истину. Я поведаю тебе Дхамму». Он объяснил, что везде, где может быть найден благородный восьмеричный путь [18] – правильное видение, правильная мысль, правильная речь, правильные поступки, правильное поддержание жизни, правильное усилие, правильная внимательность и правильное сосредоточение, – там можно найти людей, которые поняли ступени пробуждения. Затем Готама дал указание Ананде принять Субхадду в общину монахов.

Это было поздно вечером. Возможно, ясная осенняя луна сияла сквозь полог листьев дерева сал. Готама обратился к небольшой группе присутствующих монахов и сказал: «Если у кого-нибудь из вас есть какие-нибудь сомнения в моем учении, спрашивайте сейчас». Монахи хранили молчание. «Если вы молчите из уважения ко мне, тогда, по крайней мере, спросите друг у друга». И вновь никто не произнес ни слова. Готама сказала: «Значит, вы все пробуждены. Внемлите, монахи: все обусловленные вещи преходящи, внимательно следуйте по пути [19] !» Затем он также замолчал. Это были его последние слова.

Везде, где может быть найден благородный восьмеричный путь – правильное видение, правильная мысль, правильная речь, правильные поступки, правильное поддержание жизни, правильное усилие, правильная внимательность и правильное сосредоточение,  – там можно найти людей, которые поняли ступени пробуждения

На следующее утро во время посещения святилища в Кушинагаре, которое отмечает место смерти Готамы, меня переполняет странное воодушевление. Черная каменная статуя лежащего Будды в желтых одеждах простирается вдоль стены мрачного помещения. Святилище, функциональное бетонное здание, возведенное в 1956 году, лежит в центре еще одного ухоженного парка с прекрасными деревьями и клумбами, раскопанными основаниями монастырей и кирпичными стволами ступ. Здесь Готама лег между валовыми деревьями, принял Субхадду в монахи и произнес свои последние слова. Здесь же те монахи, которые еще не достигли полной свободы ума, «рыдали и рвали на себе волосы, заламывали руки, бросались на землю и катались из стороны в сторону, крича: “Слишком рано! Слишком рано скончался Будда!”. Другие же с внимательностью терпели и говорили: “Все обусловленные вещи непостоянны – к чему вся эта суета?”».

В 1996 году я открыл для себя Интернет. Я работал в Шарпхэме директором недавно основанного Шарпхэмского колледжа по исследованиям буддизма и вопросов современности, который только запустил годовую программу для двенадцати студентов. Один из наших учеников ранее развивал компьютерные технологии и научил меня пользоваться Интернетом в качестве инструмента для исследований. Из любопытства я ввел в поисковик имя своего двоюродного дедушки Леонарда Краске, белой вороны в нашем роду, который оставил свою жену и медицинскую карьеру ради карьеры актера и художника в Соединенных Штатах.

Поисковик выдал множество ссылок, большинство из которых были связаны со статуей рыбака в городе Глостер в Массачусетсе. «Человек у штурвала» оказался самой известной работой скульптора Леонарда. Памятник был заказан к 300-й годовщине основания города в 1623 году, и бронзовая статуя была представлена общественности и открыта 23 августа 1925 года. Она изображает трехметрового рыбака в штормовке, вцепившегося в штурвал своей лодки, которой он правит, прорываясь сквозь североатлантический шторм. Но, с моей буддийской точки зрения, этот памятник, воспевающий героизм американского индивидуализма, представляет собой образ человека, держащего восьмиспицевое колесо Дхаммы. Ловец трески превратился в бодхисаттву, который ищет пробуждения, направляя лодку своего драгоценного человеческого тела посредством восьмеричного пути сквозь опасное море сансары.

Согласно архиву острова Эллис, Леонард приехал в Нью-Йорк в 1913 году в возрасте тридцати четырех лет. Прежде чем стать скульптором, он служил актером в бостонском театре Копли во время первой мировой войны.

Он жил и работал в заливе Бэк Бэй, а летом его художественная студия располагалась в Рокки Нек, в нескольких километрах от Глостера на полуострове Мыс Энн. Его «легко можно было узнать по преждевременно седым волосам и румяному цвету лица». Он никогда больше не женился и, кажется, жил в полном одиночестве. Учитывая щегольские позы, в которых он предстает на своих фотографиях из архивов Исторической ассоциации Мыса Энн, есть повод задуматься, а не был ли он геем? С конца 1920-х Леонард обратил свое внимание на цветную фотографию и стал одним из первых некоммерческих фотографов, которые работали с цветной пленкой. Он умер в Бостоне в 1950 году, за два с половиной года до моего рождения. «Деньги почти ничего не значат для меня, – цитировали его слова в некрологе в Бостон Хералд.  – Я делаю только то, что мне нравится, поэтому я предполагаю, что мой образ жизни не соответствует представлениям большинства людей о том, как нужно жить. Лично мне кажется, что это большинство людей чудаки, а не я. Люди следуют за стадом. А я – нет. Никогда не следовал. И никогда не буду».

Как мой двоюродный дедушка Леонард, я – один из тех людей, которые должны постоянно что-то делать. Я становлюсь беспокойным и раздражительным, если я что-нибудь не произвожу. С 1995 года я составляю коллажи, сделанные из выброшенных вещей – бумаги, ткани, пластмассы – всего, что я могу найти среди потерянного на улице, принесенного ветром и застрявшего в живой изгороди, в корзинах для мусора и мусорных контейнерах. Соблюдая строгие формальные правила, я режу скальпелем эти бесполезные, никому не нужные вещи и повторно собираю их в виде запутанных, симметричных мозаик. Я понятия не имею, зачем я это делаю. У меня нет ни эстетической теории, которую я хочу доказать, ни желания продавать свои поделки и зарабатывать этим деньги. Я свободен следовать за тихими прозрениями, которые посещают меня. Я могу тратить месяцы на поиск нужных материалов и составление коллажей. Я нахожу огромное удовольствие в превращении этих отходов в единое произведение, которое превосходит отдельные составляющие его маленькие кусочки, но не может существовать без каждого из них.

Я пишу книги таким же образом. Каждая книга – коллаж. Как сорока, я собираю отдельные идеи, фразы, образы и виньетки, которые по каким-то причинам волнуют меня. Я с равным успехом нахожу их как в обрывках случайно подслушанных разговоров, так и в буддийских священных писаниях. Я не работаю систематически. Иногда я нахожу то, что мне нужно, открывая книгу наугад и натыкаясь на предложение, которое соскакивает со страницы как ответ на вопрос. Поскольку я не делаю систематических записей, я часами пытаюсь отыскать потерянную ссылку. Затем я должен смонтировать все эти небольшие отрывки в аккуратно организованные главы. И я должен поддерживать иллюзию уверенного рассказчика, который с самого начала знал, что он хочет сказать и как он собирается осуществить задуманное. Я испытываю то же самое напряжение между формальными правилами и произвольным содержанием, как и при создании коллажа.

После Буддизма без верований я заключил со своим издателем договор на написание книги, в которой я должен был далее разрабатывать свои идеи об агностическом подходе к буддизму. Как обычно, я начал писать записки, сопоставлять идеи, собирать цитаты, читать соответствующую литературу, разрабатывать главы, играть с заголовками и вообще позволил своему воображению делать все, что ему заблагорассудится. Затем я начал писать. В течение недели я отказался от всего, что спланировал. Письмо, следуя собственной непостижимой логике, подталкивало меня к основной теме книги – теме дьявола. Нигде в моих многочисленных записях я ни разу не упоминаю дьявола, или «Мару», как его называют в буддизме. Но я тогда твердо знал, что суть всей книги содержится в одной этой идее.

Я провел следующие три года, сочиняя Жизнь с дьяволом. Эта работа подвела меня к другому потоку идей, который сквозной нитью проходит сквозь палийский канон, но идет вразрез с большинством ортодоксальных буддийских представлений. Для традиционных буддистов Будда стал совершенной личностью. Он служит примером того, кем может в конечном счете стать человек, вступив на восьмеричный путь. Будда, как говорят, устранил из своего ума последние следы жадности, ненависти и неведения, «вырвал их с корнем, срезал, как ствол пальмы, так, что они никогда не воскреснут снова». В то же время Будда, как полагают, обладает безупречной мудростью и безграничным состраданием. Он всеведущ и безгранично любит все мироздание. Он стал Богом.