Когда он закончил, сквозь полузакрытые ставни в мастерскую проникал уже не солнечный багрянец, а серый сумрак. Рафаэль проводил Маргариту и Донато, ожидавшего возле камина, до двери. Мастер медлил, тщательно подбирая слова. Он был поражен уже тем, что девушка сама пришла к нему, и понимал, что должен вести себя с ней очень осторожно.

– Вы придете завтра в это же время, чтобы я смог подобрать цвета?

– Завтра мы не сможем прийти, синьор Санти. Завтра у нас очень важный день, мы печем лепешки скьяччата. В такие дни мы продаем очень много фруктовых булочек.

Рафаэль вытащил из кармана камзола пригоршню монет и протянул девушке. Золотые ярко поблескивали на его ладони.

– Этого хватит вашему отцу, чтобы нанять помощника?

Она не двинулась с места, лишь чуть склонила голову набок и смерила его внимательным взглядом. Врожденная грация и толика непомерной гордости, проступившая на ее лице, снова лишили его душевного равновесия.

– Вы всегда все затруднения решаете при помощи денег, синьор?

– Деньги не есть зло, синьорина Луги.

– И не всегда составляют цель жизни, – отозвалась она, махнув рукой в сторону монет и продолжая смотреть ему прямо в глаза.

Конечно, она была права. Он сразу это понял и почувствовал неловкость из-за того, что поторопился с предложением. В ней была какая-то особенная добродетель, которая не переставала его удивлять. Она, определенно, не позволит ему затеять игру, которую он привык вести с женщинами. Нравилось ему это или нет, но он не мог ею управлять.

– Я только хотел сказать, что на эти деньги ваш отец мог бы пригласить помощника, а мы бы тем временем продолжили нашу работу.

– Пекарня – это наше семейное дело, и лично мое, синьор Санти. То самое, к которому я вернусь, как только вы закончите писать вашу Мадонну. Помочь отцу в приготовлении скьяччаты – мой долг. Часть лепешек мы раздаем бедным в церкви. Я не могу бросить своего отца на человека, который ничего не смыслит в нашем деле, даже ради пригоршни золотых монет.

Рафаэль глубоко вздохнул, чувствуя изумленный и осуждающий взгляд Джованни да Удине, стоявшего в другом конце комнаты.

– Ну что ж, хорошо. Когда в таком случае вы сможете ко мне прийти?

Она задумалась.

– В субботу.

По субботам он всегда обедал у Киджи. На этих обедах часто бывал сам Папа Римский. В тех кругах, где вращался Рафаэль, связи и положение сплетались в затейливый узор. С его стороны было бы недальновидным отказываться от приглашения банкира. Если Рафаэля не будет на обеде, вопросов не избежать, особенно учитывая его ставшую притчей во языцех любвеобильность.

Нельзя допустить, чтобы честь Маргариты запятнала его сомнительная слава.

– Вы можете прийти сюда к полудню? – Так у него будет возможность преломить хлеб с Его Святейшеством в доме Киджи, а после бегом вернуться в мастерскую. И волки будут сыты, и овцы целы.

– Как пожелаете.

– Именно так, я бы очень этого желал.

Ему хотелось взять ее руку и поднести к губам, но он изо всех сил воспротивился опасному порыву. Она могла неправильно понять подобный жест. Маргарита кивнула и ушла, а Рафаэль повернулся к Джованни да Удине, который взирал на учителя, сложив на могучей груди руки. Этот плотный малый с седой прядью качал головой, с трудом сдерживая улыбку.

– Если бы я не видел всего своими глазами, то ни за что бы не поверил!

– Боюсь, мой друг, ты слишком легковерен, – ответил Рафаэль с хорошо разыгранным равнодушием. Он вернулся к мольберту, на котором стоял набросок, сделанный с Маргариты.

Джованни пошел следом и засмотрелся на удивительное лицо, сотканное из теней и линий.

– И все здесь знают, как легко вы увлекаетесь хорошенькими девицами.

– Джованни, друг мой, я тебе уже говорил: с ней все иначе.

– Вы не находите ее привлекательной? – не унимался да Удине.

– Она восхитительна.

– Но недостаточно хороша для вас?

– Скорее, слишком хороша для меня, Джованни.

– Значит, ее прелести вас не зацепили?

– Скорее, отпугнула ее осторожность.

Рафаэль снял набросок с мольберта и положил его на стол, стараясь не смотреть в глаза, которые заставляли его нервничать. Особенно когда он изо всех сил старался отрицать очевидное.

– Неужели? – Джованни засмеялся. – Учитель, я уже достаточно хорошо вас знаю, чтобы поверить, что ваш пыл остудила смышленость девицы.

Он наклонил голову и бросил взгляд на дверь, в которую только что вышла Маргарита. Свежий аромат ее волос все еще витал в мастерской.

– Да, но такой синьорины никто из нас раньше не встречал. Правда? – спросил Рафаэль.