– Синьор Санти. – Донато почтительно поклонился. – Это для меня большая честь. Я – Донато Перацци, муж сестры Маргариты.

– Рад вас видеть, – кивнул Рафаэль, не отрывая взгляда от Маргариты. Им овладел творческий азарт.

– Я пришла, чтобы вернуть вам вот это, – спокойно произнесла Маргарита, поднимая на него открытый и честный взгляд карих с золотыми искрами глаз.

Рафаэль видел, что одета она просто, но признал, что в этой простоте есть свое очарование и достоинство.

– Этот рисунок предназначался вам.

– Но это ваше творение, и вы не должны…

– Это просто набросок, старый эскиз к образу Мадонны. Я лишь надеялся показать вам характер изображения, для которого вы мне нужны как натурщица.

– Я так и подумала. И характер заметила сразу же. – Уголки ее губ изогнула легкая улыбка.

– Синьорина, я целых два года откладывал исполнение этого заказа. Я написал уже много Мадонн для разных церквей и часовен. Так много, что едва ли смогу их всех припомнить. Но что-то не давало мне написать эту. Я никак не мог найти ее образ, не видел ее лица. До того дня, как повстречал вас. – Он опустил глаза. – Синьорина Луги, даю слово, я готов на все, чтобы убедить вас в честности моих намерений.

– Вы уже это сделали.

– Слава Богу, – тихо произнес Донато, возводя взгляд к небесам.

Но Рафаэль молчал, видя только Маргариту, ее прямоту и безыскусность.

– Раз уж вы сюда пришли, – неожиданно сказал он, спохватившись, – не желаете ли осмотреться?

Он понимал, что желание ошеломить гостей грандиозностью мастерской с ее драпировками, натурщиками, мольбертами, картинами, написанными на деревянных досках, было слишком очевидным, но ничего не мог с собой поделать. Если это поможет ему удержать ее рядом, он готов рискнуть. Все картинные жесты, глубокомысленные сентенции, блеск остроумия, столь ценимые римскими богачами и сильными мира сего, оставляли равнодушной Маргариту Луги.

Она молча устремилась за ним, переходя от одного стола к другому. Потрясенный и безмолвный Донато тенью следовал за свояченицей. Маргарита видела картины на самых разных стадиях готовности, рассматривала эскизы к образу Мадонны.

– А где вы работаете?

– Вот тут, – ответил он, указав на стоящий в центре мастерской, рядом с рабочими местами учеников, испачканный красками стол, на котором были рассыпаны кисти и лежали две палитры. Рядом стоял огромный пустой мольберт.

– Не ожидали? – спросил он не без удовольствия. Теперь настала его очередь удивлять.

– Да, я, скорее, думала увидеть что-то более… более…

– Более значительное!

Она вспыхнула и ответила не сразу.

– Я, скорее, полагала, что мастер, чье творчество так важно для Рима, выберет себе для работы место более уединенное, где он может… сосредоточиться.

– Этой мастерской правит не сосредоточенность, а братство. Здесь мои ученики учатся у меня, и, что не менее важно, здесь я учусь у них. Они – мои товарищи не только в творчестве, но и в жизни.

– Скажите, а не перенимают ли они вашу репутацию имеете с вашим талантом? – последовал прямой вопрос.

В первый момент он не ответил и даже не улыбнулся. Потом совершенно неожиданно откинул голову и разразился счастливым смехом.

– Синьорина, вы истинная загадка, – произнес он сквозь смех.

– Я как раз собиралась сказать о вас то же самое, синьор Санти.

– Прошу вас, пойдемте, – пригласил он ее к своему столу, мягко положив руку ей на талию.

Пока они шли, Рафаэль заметил, что его помощники и ученики норовят украдкой рассмотреть его спутницу, а старый натурщик с длинной седой бородой, сидевший на обломке римской колонны, тихо ухмыляется. Все они как бы говорили Маргарите, что она далеко не первая девушка, которой великий художник показывает свою мастерскую, и вряд ли станет последней.

– Эти люди знают, зачем я сюда пришла? – спросила она с недоверием.

Рафаэль молчал еще мгновение, пока усаживал ее на стул возле мольберта. Потом задумчиво оглянулся на учеников и лишь теперь понял, о чем она спрашивает.

– Мои люди хорошо меня знают, синьорина Луги.

– Разве мне не стоит этого опасаться?

– Они знают, что вы – новая натурщица для Мадонны, которую я так долго искал. Ваше появление здесь после двух предыдущих отказов уже само по себе чудо. И они знают, как я неописуемо рад тому, что вы передумали.

– Только ради Мадонны, синьор Рафаэль.

– Да, – согласился он без тени улыбки. – Только ради нее.

Маргарита пробыла в мастерской больше часа. Все это время Донато сидел рядом, разрешив Рафаэлю сделать несколько набросков ее лица и шеи. В каждом новом рисунке художник менял лишь какую-то деталь: наклон головы, направление взгляда, контур губ. Один эскиз он выполнил только для того, чтобы найти нужное выражение глаз. Все это время он чувствовал, что девушка с изумлением и восторгом наблюдает за ним, за его сильной рукой, рассматривает волоски на фалангах, длинные тонкие пальцы и то, как они управляются с мелком, бережно или цепко, чтобы извлечь образ из белого бумажного небытия. Между ними устанавливалась некая связь, когда она вот так наблюдала за ним, а Рафаэль чувствовал власть ее взгляда.