Так-то вот на дачу съездили.

Дама в вуали задержалась на углу Малого проспекта и 7-й линии Васильевского острова. Она поправила сбившуюся накидку, всматриваясь в витрину кондитерской лавки, расправила складки и привела в порядок меховую опушку. В вечерних сумерках прохожие прятались по подъездам от наседавшего мороза. Вдали мерзли трое городовых.

Постояв еще, изучая витрину, а заодно осматривая улицу в отражении, она двинулась по заснеженному тротуару и неторопливо дошла до неприметной подворотни. У нее за спиной раздался сухой кашель. Дама резво обернулась. Старичок в драном зипуне, сильно горбясь, поклонился и, сняв с седой головы ермолку, промолвил:

— Подай на хлеб, матушка.

С виду — один из странников, что ходят по монастырям и живут на то, что бог пошлет. Таких было много во всех городах России. Но только не в столице. Беспаспортных бродяг задерживали на заставах, держали в арестантском доме, при случае воспитывали ударами розог и высылали из Петербурга. Ловили не всех. Нищие толклись на папертях храмов или у ночлежек. Но просить на хлеб у доходного дома не каждый осмелится.

С виду — классический «калика перехожий»: курчавая нечесаная бороденка, давно не стриженные космы, котомка за плечами. Только личико узкое и тонкое да глаза смотрели молодо и дерзко.

— Поди-поди, нету… — ответила она.

Старичок нахлобучил ермолку и горестно вздохнул.

— Не дашь, значит, на хлебушек. А чайком с сахарком не угостишь? — сказал он и назвал ее по имени и фамилии.

Барышня оторопела:

— Откуда ты…

— Давно живу, много видел.

— Вы кто?

— Ты, девушка, меня не знаешь. А вот я за тобой давно присматриваю, любуюсь. Такая умница! Всех провела, всех обманула. А меня, старика, не приметила.

— Вы обознались.

Дама попыталась его обойти, но палка преградила дорогу.

— Не торопись, красавица, — буркнул старик. — От меня не убежишь.

Случайный прохожий оглянулся на странную парочку.

— Пошел вон! — Дама толкнула старика в грудь. — Уйди с дороги!

— Пойдем в дом, там все скажу… — Старичок огляделся. — Хватит топтаться, и так глаза намозолили.

— Уйди, я крикну полицию, — прошептала дама.

Старичок ухмыльнулся:

— А кричи! Пойдем в участок, там и расскажешь, как убила друга своего и дочку купеческую.

Барышня не нашлась что ответить.

— Хватит, милая, пугать друг дружку. Тебе ведь хочется узнать про сому?

Он вошел в подворотню уверенно, будто знал о тайном убежище.

Поднявшись на последний этаж, дама открыла дверь и впустила незваного гостя. Нищий скинул зипун с шапкой, оставил котомку и по-хозяйски направился в гостиную. Она вошла следом, не подняв вуаль.

Старик расселся за обеденным столом:

— Что, милая, устала бегать, сеткой лицо прятать? Ничего, я тебе помогу. Все сладится, все хорошо будет, не бойся меня, я друг твой. Столько сил потратила, и все попусту.

— Почему ты решил, что я убила Ивана и Надежду?

— Прости меня. Погорячился, милая. Конечно, не ты.

Она еле сдержала слезы:

— А кто тогда?

— Неужто не догадалась?

— Я не умею догадываться.

— Подружка твоя их порешила.

— Как? — вскрикнула барышня.

— Ивана напоила водкой, отвела на лед и бросила.

— Но ведь Иван не пил!

— Затащила его в постельку, он голову и потерял.

— Это невозможно! Иван…

— Все возможно, милая, когда у человека воля несгибаемая. Такая, о какой ты всегда мечтала. А у нее вот силенок хватило. Ничто не остановило.

Чтобы не разрыдаться, барышня зажмурилась. Вот ведь в чем дело. Верила, что подруга верна высокой идее, а она оказалась убийцей. И на кого руку подняла…

Старичок обнял за плечи:

— Ты поплачь, милая, полегчает.

— А Надю? — сдерживаясь из последних сил, спросила барышня.

— И ее, бедняжку. У купеческой дочурки мозгов-то совсем маловато.

Барышня плакала навзрыд, за все унижения и обиды прошедших дней.

Старик терпеливо ждал.

— Простите… — сказала она. — Я не знаю, что теперь делать. Мне теперь деваться некуда. Хоть сама иди в полицию.

— И не думай, милая! Ты еще молодая, тебе жить да жить. А попадешь в тюрьму, пойдешь по этапу — жизнь адом покажется. Давай-ка чайку выпьем…