— В банке она от вас ушла, трое агентов убито. Где же вы ее поймали?

— Убит один, двое ранены. Взяли в «Польской кофейне». При помощи логических умозаключений.

Умен и хитер, извивается, как карась на сковородке. Никак его не прихватишь. Подумал: что время терять, все, что надо, Шмель и так расскажет, а потом, в случае чего, побеседуем с чиновником Ванзаровым.

Благодарю и прошу выдать дело гермафродита. Он заявляет:

— У меня этого дела нет.

— То есть как? — спрашиваю.

— К смерти Наливайного проявил интерес Особый отдел полиции и лично его заведующий господин Макаров. Вчера Николай Александрович лично изъял у меня дело, дав приказ прекратить по нему любые разыскные действия.

Взял себя в руки, спрашиваю спокойно:

— Что было в деле?

— Прошу простить, господин полковник, не имею права раскрывать обстоятельства. На этот счет имею строгий приказ от вышестоящего начальства. Я привык четко выполнять все распоряжения.

Что тут поделать! Прохвост Ванзаров строго следовал букве служебных инструкций Департамента полиции. И даже я, при всей своей власти, не мог отменить приказ Особого отдела. Пробую зайти с другого конца, ласкового:

— Родион Георгиевич, ценю вашу порядочность. Но хоть пару словечек, что вам удалось узнать о роли моего агента в этом деле? Приватно.

— Ну, разве приватно. Полонская имела контакты с убитым, но никаких улик ее виновности в смерти Наливайного я не нашел. А допрашивать вы запретили.

Изъяв фотографию Шмеля, я попрощался, но намекнул, что наша встреча, возможно, не последняя. Он выразил готовность оказать любую помощь. Скользкий господин, очень скользкий. Нам бы такой очень пригодился.

Скажу вам, Николай, не таясь: после таких скачек с препятствиями даже мне потребовался отдых. Кажется, служишь в сыскной полиции, работай с бумагами да свидетелей допрашивай. А тут не успел из одной фланговой атаки выскочить, как тут же с головой в новую. И без остановки. Что я, железный человек, что ли? Двужильный у меня командир, не иначе. Но и ему передышка потребовалась. Пригласил пройтись по морозцу.

Вышли мы на Екатерининский канал и направились к Театральной площади прогулочным шагом. Ванзаров руки за спину заложил, идет молча. Не смею нарушить его мысленного средоточения. Жду, когда сам начнет. А так и подмывает спросить. Но нельзя. Чего доброго, обидится, и наш поход в самом деле обернется пустой прогулкой. Надо терпеть.

И терпение мое было вознаграждено. Он под руку меня взял и говорит:

— Займемся, ротмистр, майевтикой.

— Не имею чести знать, — отвечаю.

— Повивальное искусство, с помощью которого поможем родиться истине. Как говорил Сократ, за неимением собственной мудрости буду задавать вопросы, а вы отвечать. Таким образом мы отыщем истину. Согласны?

Что тут сказать? Дело нам привычное — на вопросы начальства отвечать. Хоть командира эскадрона, хоть Сократа.

— Одно условие: на простые вопросы должны быть простые ответы.

Куда нам до сложных. Простые бы в вожжах удержать.

— Что мы знаем, ротмистр? — он мне.

Ничего себе простой вопрос. Говорю аккуратно:

— Много чего знаем…

— А знаем, как был убит Иван Наливайный?

— Думаю, да.

— И как же?

— Его опоили большой дозой сомы.

Вижу: не понравился ответ командиру моему, но пока терпит.

— И что же дальше?

— Приказали идти на лед, чтобы он упал в прорубь. Он упал на снег. А дотащить до воды сил у убийцы не хватило, — отвечаю.

— То есть убийца шел рядом с ним.

— До самого конца.

— Тогда ему пришлось лететь по воздуху: на снегу остались только следы жертвы. Если не считать следов ледорубов…

— Подмела за собой следы, то есть…

— Это уже не логика, а фантазии, — Ванзаров морщится, усы торчком. — Давайте проще и только факты.

— Отравили и отправили замерзать.

— При этом убийца знал, что сома… тьфу ты, наркотический состав вызывает жар?

— Конечно, знал. Еще бы не знать.