Соколов подошёл к Умиду, ткнул в него пальцем.

– Вот, Хамзахон, смотри и запоминай. Узнаёшь портрет?

– От него ничего не осталось, - отвернулся Хамза.

– А теперь плюнь и забудь. И разотри. Навсегда.

Степан рывком поднял с пола Умида.

– Шрифт, говоришь, хотел в реку высыпать, улики спрятать? А не за этот ли шрифт людей на том берегу только что закопали?

– Я честный человек, - дёрнулся Умид.

– Но жидкий, - выпустил его Степан, - а нам таких не надо. Уходи!.. И если будешь другую дорогу в революцию искать, делай это где-нибудь подальше отсюда.

Умид ушёл.

– Вот и поговорили, ребятушки, по душам, - покрутил головой мельник.
– Э-хе-хе, чего только страх с человеком не делает...

В доме святого Мияна Кудрата собрались все высшие духовные лица Коканда - ишаны, муфтии, мудариссы, имамы больших мечетей. Рядом с хазратом Мияном расположились Камол-кази и шейх Исмаил. Чуть в стороне облокотился о пуховые подушки Садыкджан-байвачча. (После испытанного перед собственными рабочими унижения байвачча, бросив пить, ударился в другую крайность - регулярно посещал мечеть и усердно молился аллаху.)

А в дальнем углу комнаты, около дверей, одиноко сидел с поникшей головой лекарь Хаким, отец Хамзы.

– Ибн Ямин!
– громко произнёс святой, сумрачно поглядывая из-под густых бровей.

– Слушаю вас, мой хазрат.

– Мы, преисполненные жалости к вам, призвали вас сегодня к себе, чтобы помочь вам и дать наш совет.

– Направьте на путь истины грешного человека, мой хазрат.

– Говорите, Камол-кази, - сказал хазрат и сделал знак судье.
– Говорите всё.

Камол-кази кашлянул. Даже кашель его был похож на угрозу.

Ибн Ямин вздрогнул, бросил быстрый взгляд на судью и, робко приложив руку к груди, опустил глаза.

– Слушаю вас, кази.

– Вы мусульманин, ибн Ямин, - начал Камол, - вы испытали много горького на этом бренном свете. Говорить много об установлениях шариата вам не приходится - вы их соблюдаете. Но вот ваш сын Хамза... Он причиняет слишком много мук вашей душе, не так ли? И мы не можем позволить, чтобы вы, мусульманин, страдали. Недавно ваш сын ещё в одной газете высмеял рамазан...

– Мой сын никогда не посмел бы высмеять рамазан, таксыр. Хамза не посещает мечеть, но он молится дома... Спросите у его близкого друга Алчинбека, и он подтвердит вам это. А кроме того, могу ли я говорить неправду около нашего великого хазрата?..

О своём благочестии мой сын написал даже стихи, вот они:

Видят все, от благ мирских отказавшись, молитвам предаюсь.

Чтоб грехов избежать. Спасение души даруй, о боже!..

Все переглянулись. Стихи были действительно благочестивые, что уж там говорить.

– Но я прочитаю вам совсем другие стихи вашего сына, - продолжал судья.
– Известно, что славный рамазан все приверженцы ислама встречают с великой гордостью. Наши баи открывают двери щедрости. Самый уважаемый, самый богатый и самый народолюбивый человек Коканда наш Садыкджан-байвачча выделил зякет - денежный дар для всего народа Коканда.

И вот какое стихотворение написал об этом ваш сын:

Не думай, что ликуют бедняги от зякета,

Все они от гнёта бая стонут...

Но не думай, что обречены они вечно на унижение,

Придёт день, и станут шахи нищими, а нищие шахами!

– Вздор! Ложь! Кощунство!
– замахал руками самый народолюбивый человек Коканда.
– Это слова, направленные против воли аллаха! Вместо того чтобы превозносить день и ночь его величество русского императора, ваш сын смеет говорить такие неподобающие слова!.. Не хочет ли он сказать этим, что его величество падёт завтра с трона и станет нищим, а его трон займут какие-нибудь нищие?

– Кощунство! Кощунство! Грех великий! Человеку, написавшему эти мерзостные слова, быть в преисподней!
– закричали, потрясая кулаками, имамы, ишаны, муфтии и мудариссы.

– Сам аллах раздаёт милости своим рабам божьим, - продолжал Садыкджан.
– Ваш сын взялся заботиться о бедняках, но его собственные дела, насколько я знаю, не так уж хороши. Он сейчас ничего не зарабатывает, а у него жена и ребёнок. А ведь, работая у меня на заводе, он получал хорошие деньги. Сам шайтан, русские мастеровые и еретические книги сбили его с пути, и он куда-то исчез... Сейчас ваш сын снова появился в Коканде - семья потянула к себе. Но честные мусульмане не могут спокойно спать, зная, что Хамза в городе... Я скажу о себе. Перед своим уходом из Коканда ваш сын чуть было не причинил мне колоссальные убытки. Он хотел поджечь огромную партию хлопка стоимостью в несколько сот тысяч рублей. Я спрашиваю вас, ибн Ямин, могу я сейчас спокойно спать, зная, что Хамза в городе? Ведь он снова может поджечь мой хлопок или ещё хуже - весь мой завод!