Погода была столь же жаркой, что и в предыдущие дни. Солнце сияло на безоблачном небе, деревья и кустарники пышно зеленели. Мимо меня прокатила группа подростков на самокатах с ранцами за спиной – разумеется, в школу: бедные швейцарские дети учатся весь июнь. От души посочувствовав бедолагам, я хотел было двинуть вниз по улице, как неожиданно обнаружил, что на тротуаре напротив меня на фоне аккуратно подстриженной живой изгороди стоит Шарль Монтесье, дружески помахивая рукой. Как и в прошлый раз, парень был во всем черном, и я невольно отметил, что он по-своему весьма эффектен: мертвенно-бледное лицо, черные как смоль, слегка вьющиеся волосы и ярко-синие глаза. Я перешел дорогу и подошел к нему.

– Доброе утро.

Шарль благовоспитанно кивнул:

– Я вас ждал два дня. Вы с Соней обещали прийти в гости, но не сдержали слово. Конечно, вчера у вас была полиция и все такое, но сегодня, я думаю, самое время. Вы уже завтракали?

Все это парень выпалил стремительно, на одном дыхании, буквально буравя меня отчаянным взглядом своих синих глазищ. И что, по-вашему, мне было делать? Автомобиль напрокат никуда не денется, а я еще не бывал в особняках богатеньких швейцарских буратино.

– Угостишь чашечкой кофе?

Шарль с воодушевлением кивнул, и мы направились к нему.

Особняк оказался действительно роскошным: каменное двухэтажное здание, перед которым красовалась большая, овальной формы клумба с великолепными кустами палевых роз, с классическими французскими окнами до пола, одно из которых было открыто. Шагнув в него, мы оказались в полумраке неожиданно прохладного зала, где вполне можно было устраивать пышные балы с участием всех сливок местного общества. Тяжелые люстры из хрусталя, мраморный пол, мебель в стиле рококо и гигантский камин, в креслах у которого мы и уселись в позе усталых аристократов, вернувшихся с травли зайца. На звон колокольчика явилась смешливая пышнотелая девица в темном платье. Шарль попросил принести две чашки кофе.

– Марион, – прокомментировал Шарль после ее ухода. – Мы с ней учились в одном классе. Отец специально нанял ее, надеясь, что она меня совратит и я забуду о Шарлотте. Отцу не нравилась Шарлотта.

Я молча переварил эту откровенную информацию, а как только Марион появилась снова, поспешил сразу же отпить глоток обжигающего кофе и выразить свое восхищение. Шарль бросил на свою чашку презрительный взгляд.

– Не люблю кофе. Давайте лучше поднимемся ко мне, наверх.

Экскурсия продолжилась. По широкой лестнице, уставленной мраморными статуями кокетливых нимф, мы поднялись на второй этаж. По обе стороны просторного коридора, где стены были обиты лионским шелком, а в нишах стояли медные рыцари с фамильными гербами на щитах, располагались высоченные, затейливо инкрустированные двери, одну из которых Шарль поспешил распахнуть, словно спасаясь от вида угнетающих его богатства и роскоши. Поистине, чтобы так устать от денег, нужно иметь их полные карманы.

Комната Шарля была столь же отлична от всей обстановки дома, сколь Шарль в своих джинсах и майке отличался от образа наследника вековой империи Монтесье. Во-первых, в этом большом квадратном помещении все стены и потолок были окрашены в черный цвет, а мебель стояла самая непритязательная и старая, словно приобретенная на блошином рынке: низкая кровать в нише, письменный стол и шкафчик у окна, пара кресел, стул и шифоньер. На полу красовался палас – естественно, черного цвета. У меня было ощущение, что я заживо похоронен в фамильном склепе.

– Я хочу вам кое-что показать, – решительно заявил Шарль и нетерпеливо откинул палас в сторону.

На полу под паласом оказалось изображение самого настоящего магического круга, какие мне приходилось видеть в соответствующих книгах, в том числе и у пресловутого Папюса, чьи тома коллекционировала покойная Шарлотта. Двойная окружность со вписанными десятью именами бога, изображение меча, пентаграммы и звезды Соломона, имена князей четырех стихий на латыни…

Шарль с гордостью любовался делом рук своих, с явным удовлетворением отметив мое изумление. Для завершения эффекта он продефилировал к шкафчику у окна, распахнул его дверцы, дабы я мог лицезреть логическое продолжение: медные чаши, сверкающий меч, семисвечник, баночки с ладаном и все такое прочее.

– Вы не верите в магию, – верно истолковал выражение моего лица Шарль, ничуть, впрочем, не расстроившись. – Но это не важно. Я не навязываю свою веру, просто хочу объяснить.

Он очень волновался. Выглянул в окно, как будто под окнами кто-то мог нас подслушать, задернул темные шторы, зажег четыре свечи на столе и вновь разложил палас, прикрыв магический круг. После этого мы уселись в кресла и некоторое время молча смотрели друг на друга.

Я размышлял о непредсказуемости жизни. Кто бы мог подумать, что в чистенькой, жизнерадостной Швейцарии, славной своими высокоудойными буренками и туго набитыми банками, есть люди, во всем предпочитающие черный колер и проводящие магические ритуалы вместо того, чтобы кадрить девушек в кафе. С другой стороны, я сам вместо того, чтобы с упоением помогать папе увеличивать обороты семейного благосостояния, занимаясь рекламой родного бизнеса, с головой погружаюсь в мрачные истории с трупами, ломая голову над тем, кто, как и зачем отправил на небеса ближнего своего. Таким образом, выходит, каждый из нас по-своему уродец, и Шарль – не в большей степени, чем я.

– Хотите виски? – неожиданно спросил Шарль и, не дожидаясь моего ответа, подскочил к письменному столу, извлек из ящика припрятанную там початую бутыль и – после моего энергичного отказа – один стакан. Вновь оказавшись в своем кресле, он сделал несколько жадных глотков, после чего поставил стакан и бутылку на пол рядом с креслом. «Бог мой, парень-то – готовый алкоголик», – сделал я безутешный вывод. Пить виски с утра знойным летом – это не для трезвенников.

– Я много пью после смерти Шарлотты, – словно услышав мои мысли, сообщил Шарль. – Даже немного раньше. Я ее любил, вы наверняка уже в курсе. А она… Ну, не знаю. Скорей всего, она еще не понимала, что такое любить.