Этого следовало ожидать: в мае погибла Шарлотта, теперь – смерть Жосье, да еще эта история с Ольгой – для несчастной женщины груз оказался непосильным. Логично, что ей захотелось выговориться. Я только бросил взгляд на пачку сигарет, оставленную Соней на столе, как Лорен тут же кивнула – кури, Ален, делай что хочешь, только не уходи, слушай! Что мне оставалось? Я и слушал, старательно отводя глаза в сторону, чтобы не видеть, как по лицу бедняжки текут слезы.

– Когда матери не стало, у меня как будто глаза открылись. Конечно, я ее очень любила и много плакала после ее смерти, но в то же время чувствовала, что, наконец, обрела свободу. И вот однажды у меня заболел зуб…

Она шмыгнула носом и вдруг так мечтательно улыбнулась – на несколько мгновений, клянусь, бедная Лорен перенеслась в то далекое время своей молодости: вокруг не было привычной обстановки тихой скучной кухни, напротив нее не сидел Петров с Петровки, но шумел и бурлил дивный город Женева, а сердце учащенно и радостно билось в предчувствии чуда…

Короткая вспышка памяти прошла, и Лорен продолжила рассказ со слабой тенью той счастливой улыбки:

– Разумеется, я могла сходить к дантисту и в Версуа, но мне захотелось путешествия, впечатлений, и я отправилась в Женеву. Тебе не понять, что я пережила в тот день! Этого никто не поймет. Город показался мне огромным и празднично-волшебным, я словно попала в другой мир. Конкретного адреса какого-нибудь дантиста у меня не было, и я полдня просто бродила по городу, как сумасшедшая. Присела отдохнуть на скамейке в сквере и тут увидела в одном из распахнутых окон дома напротив мужчину в белом халате, который склонился над клиентом в кресле. Это и был Дидье.

Лорен утерла ладонью слезу, решительно тряхнула головой и, разлив вино, подняла свой бокал, кивнув мне: «Удачи нам!»

– Я влюбилась первый раз в жизни. Долго наблюдала за ним через окно – как он уверенно движется, что-то говорит клиенту, улыбается. У него было такое доброе, светлое лицо. В тот же день я попала к нему на прием, и он окончательно меня очаровал. Я приехала вечером домой усталая, но совершенно счастливая. Первый раз в жизни я была счастлива, смеялась и плакала одновременно, а когда уснула, видела во сне его – голубоглазого и улыбчивого доктора Дидье Жосье из Женевы, свою первую и единственную любовь.

Ранние сумерки, открытое в сад окно, через которое можно было видеть, как соседи справа устроили в своем саду пикник с барбекю. Отец семейства – высокий блондин в белом фартуке, с огромным ножом в руках, – стоя перед мангалом, занимался мясом, его симпатичная жена деловито сновала в дом и обратно, а дети носились вокруг них, визжа, как оглашенные. Лорен словно ничего этого не замечала, вновь вернувшись в прошлое, улыбаясь с ноткой отрешенности, будто смотрела старый добрый фильм с собою в главной роли.

Я налил нам вина по новой и закурил очередную сигарету. Господи, прости меня, и за все сразу.

– Несколько дней я переживала свою любовь. Помню, как раз тогда Поль позвонил из Москвы – он в то время работал в посольстве – и сообщил мне, что Соня заболела ветрянкой, и они не смогут приехать в Женеву в начале лета, как собирались. Соне исполнилось десять лет, это была очаровательная, веселая девочка, и известие о ее болезни очень меня опечалило. И тут же, в одно мгновенье, я вдруг поняла, что хочу собственного ребенка, собственную дочку! Несколько дней ходила как в лихорадке; в магазинах, на улице отвечала людям невпопад. Потом, наконец, решилась. Поехала в Женеву, сняла номер в отеле, дождалась конца рабочего дня и пришла к Дидье на прием. Он меня узнал, улыбнулся, и это окончательно меня окрылило. Все шло так, как я себе и представляла: романтическая прогулка, вино в номере отеля… Он первым меня поцеловал! А потом… Надеюсь, ты простишь старуху за бесстыдство? Я была девственницей, и когда Жосье это обнаружил, то моментально потерял голову и едва не убежал, как трусливый заяц. В одно мгновение вся моя восторженная любовь превратилась лишь в отвращение и брезгливость. И все-таки я заставила его сделать мне ребенка! В конце концов, ведь только этого я и хотела…

Несколько минут она сидела, застыв, как изваяние скорби.

– Лорен, вам плохо? Может быть, сварить кофе?

Она мотнула головой, утерла глаза и решительно поднялась:

– Все хорошо. Я сама сварю нам кофе.

Ее сильные руки действовали быстро и уверенно.

– Я была самая счастливая женщина, Ален, когда у меня родилась Шарлотта – такая чудная рыжая девочка!

Лорен на несколько секунд умолкла, пока работала кофемолка, но едва зерна были помолоты, как рассказ-исповедь продолжился:

– Мы с дочкой замечательно жили. Родители оставили мне неплохую ренту, да и Поль помогал. Шарлотта росла умной, серьезной девочкой и, что интересно, никогда не спрашивала, где ее отец. Я сама как-то сообщила, что ее папа был врачом родом из Берна и что он уже умер… А потом появился Жосье – старый, уродливый призрак из прошлого. Я так и не смогла забыть выражение испуга, даже трусости на его лице в ту ночь. И вот он, важный врач из Женевы, у которого было все – прекрасная работа, дом, семья, – все разом потерял и явился в Версуа, чтобы забрать у меня единственное сокровище – мою дочь. Разве это было справедливо?

Она, нахмурившись своим воспоминаниям, смотрела, как поднимается шапка кофейной пены в турке.

– Но все проходит, все. Я потеряла дочь, и бедняга Дидье умер. Теперь я могу его простить.

Кофе был готов. Привычным движением Лорен разлила его по чашкам, вновь уселась за стол напротив меня и впервые посмотрела прямо в глаза.

– И вот я спрашиваю себя: почему я всю жизнь так одинока? Дочь умерла. Появилась Ольга – девочка, так похожая на мою Шарлотту! Я готова была ради нее на все, я полюбила ее с первого взгляда, я едва не умерла, когда она пропала, каждую ночь молила бога, чтобы он уберег ее от смерти! И что в ответ? Она позвонила и не сказала мне даже пары слов. Почему так?