– А если я, как взбалмошный русский, залезу и раскопаю полуразложившийся труп – Швейцария меня простит?

Танде в ярости затушил очередной окурок, вскочил, прошелся по кабинету из угла в угол и снова сел. Как и в начале нашего разговора, я сидел перед комиссаром и смотрел в его честные чистые глаза.

– Хорошо, – проговорил он наконец сквозь зубы, – хорошо, пусть будет по-вашему. Мы возьмем понятых и раскопаем эту чертову клумбу, не ставя никого в известность. Но если там не окажется трупа Камиллы, – тут он почти задохнулся, словно на мгновенье представил себя в подобной ситуации, – если, повторяю, там не будет ничего, кроме роз… Тогда я сам, лично, закопаю туда вас, Ален.

Как говорится, на войне как на войне – пришлось согласиться с этим вариантом. Мы с комиссаром поднялись и молча пожали друг другу руки.

Разорение розовой клумбы Монтесье было назначено на три часа пополудни. В качестве понятых были приглашены супруги-итальянцы Мистроне, проживавшие в одном подъезде со стариком Жосье, их соседи по площадке братья Лене и незабвенный мсье Галлуа, при встрече непринужденно похлопавший меня по спине, громогласно поинтересовавшись, «не одумалась ли еще моя приятельница-вертихвостка», хитро подмигнув при этом в сторону комиссара. В теплую компанию вошли также криминолог с собакой и два молоденьких полицейских.

Танде, наверняка впервые в жизни нарушавший закон и все нормы швейцарско-буржуйского общежития, страшно нервничал, говорил необычайно лаконично и резко и то и дело оглядывался, внезапно хмурясь, будто боялся, что вот-вот из кустов появится разгневанный Монтесье под руку с членом Федерального собрания Луи Круа и засадит всех нас в кутузку.

Конечно, и меня трудно было назвать олицетворением спокойствия. С того самого момента, когда мы с Танде пожали друг другу руки, порешив действовать на свой страх и риск, меня не отпускала лихорадочная дрожь. Во время обеда мне в буквальном смысле слова кусок не лез в рот, а вилка так часто падала из рук на пол, что Соня заподозрила меня в постыдном извращении и, демонстративно прервав свой обед, отправилась переодеваться, сменив мини-юбку на широченные брюки.

– Не нравится мне твой вид. Ты не заболел? – озабоченно поинтересовалась Лорен и даже материнским жестом пощупала мой лоб. – Хотела бы я знать, что вы там с комиссаром затеяли…

Она тут же усмехнулась и успокаивающе замахала обеими руками на мой ответный нервный жест:

– Знаю, знаю, все расскажешь вечером, я понимаю. Просто на тебе лица нет, как тут не волноваться. У тебя действительно все в порядке?

Безусловно, у меня все было в превосходнейшем порядке, просто я хотел поскорее откопать Камиллу и в то же самое время панически боялся, что, в конце концов, все окажется блефом, плодом моей больной фантазии, и под розами не окажется ничего, кроме земли и шокированных нашим вторжением червей.

К трем часам пополудни, когда вся наша бравая команда собралась у ворот поместья Монтесье, моя паника достигла своего пика. Я лихорадочно стучал зубами и что есть сил сжимал в кулаки спрятанные в карманах джинсов руки, чтобы не придушить невыносимо жизнерадостного мсье Галлуа, который бесконечно мне подмигивал и, несомненно, уже успел принять на грудь живительные литры шуринского винца. Еще немного, и я схватил бы его за грудки, выкрикнув в лицо нечто в духе: «Где Камилла Дюваль?!»

– Три часа. Ну что ж, с богом, – проговорил, наконец, комиссар Танде, озабоченно нахмурился и, толкнув ворота, первым решительно ступил на святую землю частного владения.

Все немедленно смолкли и потянулись за ним. Интересно, что в курсе абсолютной незаконности данной акции были только мы с комиссаром – Танде не стал доводить все это до сведения своих подчиненных, а понятым лишь кратко сообщил, что они будут свидетелями «следственного эксперимента». Звучало все это совершенно невинно, и славные люди с восторгом согласились, ожидая чего-то волнующе-поучительного и занятного. Мадам Мистроне даже надела по этому случаю нарядное платье и соломенную шляпку. Поглядывая теперь на их ясные чистые лица, я пытался представить, какими словами и идиомами нас ославят в случае неудачи всей операции. Впрочем, об этом лучше было не думать заранее.

Итак, ровно в три все мы стояли у клумбы с великолепными розами, и Танде пытался объяснить понятым, для чего ее сейчас будут раскапывать, ни разу не упомянув при этом слова «труп». Он даже вспотел, бедняга, благо и солнце палило нещадно, как и все предшествующие дни. Наконец комиссар завершил свое словесное вступление и махнул рукой, таким образом, дав старт всему мероприятию.

Сначала полицейский с собакой – славной немецкой овчаркой по прозвищу Дрю – обошел клумбу по периметру. Пес, обнюхав ее, зарылся носом в землю прямо по центру. Друга человека тут же отвели в сторону, и в дело немедленно вступили полицейские с лопатами, которых я мысленно, тая благие надежды, окрестил саперами. Парни энергично взялись за работу и, действуя ловко, но чрезвычайно аккуратно, выкопали несколько розовых кустов, осторожно выложив их в заранее приготовленные деревянные ящики.

– Как ты думаешь, что они ищут? – шепотом спросила мадам Мистроне своего супруга (благодушная пара стояла слева от меня).

– Дорогая, с чего ты взяла, что они что-то ищут, это же просто следственный эксперимент, – рассудительно заметил глава семьи.

Мсье Галлуа, занимавший позицию прямо перед итальянцами, бросил на супругов снисходительный взгляд и многозначительно фыркнул:

– Этот субчик Монтесье наверняка уходит от налогов, ясно как день, – бодро пророкотал он, полуобернувшись через плечо. – Могу также предположить, что его бизнес не является стопроцентно чистым. Где это вы видели, чтобы садовые растения приносили подобный доход? Не удивлюсь, если выяснится, что он связан с торговлей наркотиками. Для того нас всех тут и собрали! Сейчас мы положим этому конец.