Шрифт:
Он повернулся и заговорщически подмигнул ребятам.
Подполковник усмехнулся.
— Что-то у вас всевышний на плутоватого завмага похож. Союзника ищете? Свой своего в обиду не даст?
— А как же! В моем положении больше надеяться не на кого...
— Не прибедняйтесь, Михаил Дмитриевич, зачем? Чуть дело дойдет до суда, столько рычагов заработает, что всевышнему и сунуться, будет некуда. Я помню...
— Эх, Иван Николаевич, что там за рычаги! Я ведь тоже не маленький, жизнь как-нибудь знаю. Уж если мне в тот раз не удалось вас, рядового капитана милиции, закружить, что же я нынче с подполковником Хлебниковым сделаю? С начальником ОБХСС. Мне бы помоложе кого, а? Не по зубам вы мне, гражданин подполковник, прямо вам признаюсь. Иначе...
Он присвистнул и вдруг улыбнулся:
— Но рычаги-то, конечно, будут, не сомневайтесь, Иван Николаевич. И неприятности у вас из-за моего ареста тоже будут. И выглядеть вы будете гораздо хуже, это я вам обещаю.
— Потерпим. А коль вы так хорошо считаете, потрудитесь прикинуть, сколько получится по совокупности статей? Перечислить, каких?
— Упаси бог! За кого вы меня принимаете? Я свои статьи назубок знаю, и комментарии к ним, и разъяснения. Неужели я не учитывал возможность нашей приятной встречи?
— Что же у вас насчиталось, если не секрет?
— Секрет, Иван Николаевич, глубочайший секрет. Сколько я насчитал, это мне знать. Сколько вы насчитаете — вот вопрос. Вам-то считать будет потруднее — ваш счет в доказательствах нуждается. А у меня, между прочим, есть и программа-максимум и программа-минимум. Смотря по обстоятельствам. Так сказать, гибкая тактика, вы же меня знаете.
— Ну, вот что, гражданин Чубаров. На этот раз сосчитаем все. С точностью электронной машины. И максимум ваш тяжело тянет, Михаил Дмитриевич, куда тяжелей вашего чемоданчика...
— Давайте сразу договоримся, гражданин подполковник. Этот чемоданчик я вижу второй раз в жизни.
— Что вы говорите?! — притворно изумился подполковник.
— Представьте себе... Нашел между сиденьями автобуса. Дай, думаю, захвачу. Виноват, конечно, но сдать находку не было времени — опаздывал на самолет. Но в Адлере я бы сдал — это же все равно, не так ли?
Подполковник с презрительной гримасой на лице молча слушал. Чубаров, подождав секунду-другую, не скажет ли чего Хлебников, неожиданно улыбнулся:
— Иван Николаевич, вы не сердитесь, — мягко сказал он. — Я вовсе не принимаю вас за идиотов. Но обстоятельства сегодня исключительные: речь идет о жизни и смерти, к сожалению, не в переносном смысле. Я знаком со статьей о хищениях соцсобственности в особо крупных размерах. Соответственно этому и я буду защищаться. Только не толкуйте мне про чистосердечные признания, в данном случае — увы! — ничего не смягчает, а даже наоборот. Я лишен возможности даже объяснить вам, почему.
Поэтому и разговор у нас будет один — я приму только то, что вы сумеете до-ка-зать. И ни миллиграмма больше. В колонии жизнь не мед, я знаю, но все-таки понимаете, Иван Николаевич... — он на секунду прикрыл глаза, — все-таки жизнь...
Он открыл глаза и снова усмехнулся.
— А я как-то привык жить, гражданин подполковник, и очень не хотелось бы расставаться с этой привычкой.
— Во как, гуси-лебеди, — заметил подполковник, когда Чубарова увели из кабинета. — Вместо показаний — шекспировский монолог. И будет стоять на своем. Короче, не он нам, а мы ему должны рассказывать его вторую, главную жизнь. И обязательно с иллюстрациями, то бишь с доказательствами.
— Не понимаю, на что рассчитывает, — сердито сказал Саша. — Яснее ясного: прохвост — пробы ставить негде, жулик, валютчик, спекулянт.
— На нас рассчитывает, лебедь, прежде всего, на нас. На нашу недоработку, небрежность, головотяпство, если хочешь... До чего-то не докопаемся, чего-то не усмотрим, не поймем. Глядишь, и счет окажется не больно велик. Ну, и еще кое на что рассчитывает, сами скоро убедитесь. Ладно, хватит с нас психоанализа. Давайте-ка займемся презренной прозой. У вас, стало быть, список пассажиров завелся? Позвольте взглянуть.
Геннадий Фомин вытащил из папки список, положил на стол.
— Ничего подозрительного, Иван Николаевич. Только... ерунда все это. Что такое фамилия на билете? Какую хочешь, такую назвал. Проверить бы надо.
Подполковник бросил на него быстрый взгляд.
— Ты думаешь, надо? А вот Саша считает...
Антонов обидчиво вскинул голову:
— Что Саша? Ничего я не считаю. Надо — значит, проверим. Ну, совершили глупость, что ж теперь делать- то?
— Исправлять, больше ничего, — равнодушно сказал подполковник, не отрываясь от списка. — Вот этих, пожалуй, можно исключить. — Он быстро поставил несколько галочек в списке. — Я их знаю. Стало быть, остается примерно половина. Тут уж ничего не поделаешь...