«Ух ты, черт глазастый», — с невольным уважением подумал Хлебников и сразу же испытал некоторое облегчение. Показалось, что он ущупал-таки проклятую заусеницу.

— Ответьте-ка мне еще на один вопрос, Аркадий Семенович. Почему именно вы снимаете такой фильм? У вас же, насколько я понимаю, совсем другой профиль?

Гнедых разочарованно присвистнул:

— Э, дорогой Иван Николаевич, это в тебе говорит ведомственная узость. У нас ведь не контора: этот — то, а тот — другое. Я профессиональный режиссер. Неужели я буду снимать одни железки? Да пропади они! Вам угодно мандат? Пожалуйста...

Он вытащил из кармана членский билет Союза кинематографистов, а уже из него — вчетверо сложенную бумажку.

— Видите? Студия телевидения поручает мне съемки документальных фильмов, сюжетов и прочая, прочая. Я им знаете сколько фильмов сделал. Я ведь почему в НИИ-то пошел? Времени — вагон. Да и зарплату не сравнить. А это еще пока тоже имеет значение, верно?

— Я понимаю, — увядшим голосом сказал подпол­ковник, снова почувствовав, что беспокойство его не исчезло, выявленная было причина оказалась явно не той. Он встал, показывая, что беседа окончена. — Словом, ничего вам не скажу, Аркадий Семенович. Надо ваше предложение обсудить.

— Посоветоваться с народом? — Гнедых насмешливо указал пальцем в потолок.

— А что ж, — спокойно согласился подполковник, — тоже надо.

И только полчаса спустя, раздумывая над визитом «высокого гостя», Хлебников понял причину своего беспокойства: ему не хотелось допускать этого легко­мысленного человека к материалам расследования.

— Мне позвонил мужской голос и сказал, что должен срочно поговорить со мной... об отце. Я ждала в магазине минут пятнадцать. Потом появились эти...

Из протокола допроса Тани Чубаровой в судебном разбирательстве

— Да, махнули мы лихо, — говорил Фомин, когда ребята, проводив Ольгу, неторопливо шли по набережной. — Еще эти наручники дурацкие. За­чем ты их вообще-то приволок? Тоже мне — старший группы... Пижон.

— Приволок... А я знаю, зачем? Выдали — я взял...

— Брось, Санька, — серьезно сказал Фомин. — А то я не знаю. Наручники выдают по особому требованию. Как ты их выпросил — ума не приложу!

При последней фразе Фомина Саша даже остановился.

— Старик! Можешь верить или не верить. Даю честное слово: я не просил. Мне приказал их взять сам Хлебников!

Фомин удивленно присвистнул.

Они подошли к ярко освещенному «Гастроному». Саша схватил товарища за локоть:

— Геныч, яви божескую милость. Давай конфеточек каких-нибудь.

Фомин погрозил кулаком:

— Ты... тип, не удовлетворенный желудочно. Когда ты уймешься?

— Перед зарплатой, Геныч, денька за два, не раньше. Обожди, это еще что за представление?

Из дверей магазина вывалилась группа подвыпивших парней. Они увлекали за собой испуганную девушку, которую цепко держал за руку высокий парень в берете.

— Что вам надо? — отбивалась девушка. — Пустите меня.

— Отпустить такую киску! Плохо вы о нас думаете, — насмешливо говорил парень в берете. — Да не бойтесь... Прогуляетесь с нами — и порядок.

— Оставьте меня! — Девушка попыталась вырваться. Компания пьяно захохотала.

— Ого! Классная чувишка...

— В порядке.

— Ты, козел, пусти ее в натуре...

Хохот.

Фомин грустно покачал головой:

— Ну вот, снова врезались. Теперь опять неприятно­стей не оберешься.

— Здрасте, пожалуйста! — возмутился Саша. — За что же, неприятности? Мы все же в первую голову милиционеры, а все остальное потом.

— Ага! — язвительно согласился Геннадий. — А что в прошлый раз сказал Хлебников: «Ходите-бродите, сами всех задираете. Бравируете своим чемпионством. Надо уметь наводить порядок спокойно, без методов Жана Маре». Помнишь?

— Так что же? — зло сказал Саша. — Может, заво­пим: милиция!?

— Пустите! Милиция! — тоненьким голосом выкрик­нула девушка.

— Ну вот, прямой и ясный призыв, глас трудящего­ся, — усмехнулся Саша, наблюдая, как редкие прохожие стараются обойти сторонкой опасную компанию. Двое мужчин, бормоча «хулиганье, распустились», прямо около друзей деловито перешли на другую сторону набережной, к парапету.

Ребята молча направились к веселящимся пар­ням.

— Только без драки, слышишь, Сань, — торопливо сказал Геннадий.