Самое удивительное поджидало ребят в финале этого инцидента. Когда, знакомясь, Таня назвала свою фами­лию, друзья так и застыли. И было от чего: фамилия Тани оказалась... Чубарова!

Бутурлин Петр Степанович, 1933 года рождения, контролер пассажирских перевозок управления ГВФ. Дисциплинирован, морально устойчив, замечаний по службе не имеет. В прошлом — пилот 2-го класса, полеты оставил по состоянию здоровья...

Из характеристики П. С. Бутурлина, затребованной народным судом

Два последующих дня были набиты делами, что называется, под завязочку. Легко сказать: надо — значит, проверим. На практике это означало: надо объехать не меньше тридцати адресов, находящихся порой в самых противоположных концах города. А между прочим, подполковник, распорядившись проверить пасса­жиров, в машине друзьям решительно отказал. И, конечно, сделал это не без задней мысли, рассчитывая на личный Сашин выезд — прекрасную, бесшумного хода «Яву».

Сначала друзья собирались разделить адреса пополам, но Саша отверг это намерение как несправедливое: у Геннадия-то мотоцикла не было. Да и веселее ездить вдвоем, что ни говори.

В эти дни ребят можно было видеть то в солидной, благополучно-унылой конторе «ОблзерНостройпроект», беседующими с человеком средних лет в нарукавниках канцеляриста, то в ресторане «Плес» около тамошнего кумира — аккордеониста Дмитрова, то у дантиста-надомника Иванова.

Последним в их списке был Петр Степанович Бутурлин. И, направляясь к нему домой, в дачный поселок Шестереновка, ребята уже жалели, что не отправились прямо в аэропорт, на его службу. Пусть было бы дальше, но зато ехали бы хорошей асфальтированной дорогой, а не преодолевали то песок, то глину, то всякую проселочную грязь, поминутно соскакивая с седла и вытаскивая буксовавший мотоцикл.

— Угроблю! Непременно угроблю я тут свою «явушку», — ругался Саша, с трудом удерживая в равновесии фыркающую машину. — Это же пес знает что за дороги!

— «Жигули» купишь, — успокоил Геннадий. — Всем отделом будем приветствовать.

— Да? — на мгновение обернувшись, саркастически произнес Саша. — Между прочим, мои уважаемые род­ственники решили, что теперь при моей гигантской зарплате инспектора ОБХСС я живу как бог. Или как полубог, что, по мнению Остапа Бендера, было одно и то же. И соответственно считают, что вот эта керосинка — их последний взнос в дело моего становления.

Геннадий засмеялся.

— Я из самолюбия года два оставлял их в этом приятном заблуждении, но, кажется...

Мотоцикл окончательно забуксовал. Дальше ехать было немыслимо: на всю ширину улочки, вьющейся между сплошными изгородями и свесившимися через них куста­ми, разлилась лужа. Лишь сбоку, вдоль ограды, лепилась узенькая тропинка.

— Слезай с коня, джигит, приехали, — заявил Генна­дий. — Пусти его пастись и топаем.

— Думаешь? — не сходя с седла, рассеянно спросил Саша, лихорадочно озираясь: он все же надеялся проехать. Убедившись, что пути действительно нет, он со вздохом заглушил мотор.

— Не упрут? — с тревогой сказал он, ставя машину на подставку.

— Вряд ли. Тут воров не любят. Да и близко, наверно. Видишь — уже шестьдесят восемь. — Геннадий показал на номер дома. — А то оставайся здесь, я один сбегаю.

— Еще чего! — сердито сказал Антонов и первым направился в обход лужи. — И чего люди забираются в такую дичь? Тоже мне, землевладельцы. Экономический противник — частный сектор. «Хычники».

Он указал на таблички, висевшие почти на каждой калитке: «Во дворе злая собака».

— Ну, конечно, «хычники», — возразил Геннадий. — Всякие есть: пенсионеры, инвалиды, больные. И вообще — любители.

Саша засмеялся:

— Знаем этих «любителей», — и кого-то зло пере­дразнил: — «Клубнички, клубнички моей отведайте! Рубчик — кулечек, для сынков, для дочек. Налетай — подешевело...» Нет, в самом деле, ты кинь взгляд, старик.

Они стояли так, что им была видна почти вся эта кривая и густая улочка: на заборах — колючая про­волока, всюду собачьи морды на предупредитель­ных табличках, где-то в глубине дворов действительно слышалось звяканье цепей и глухое ворчание. За боры — высоченные, добротные, как крепостные стены.

— Укрепления по последнему слову техники... средне­вековья, — негромко сказал Саша. — А вот и для нашей идеологии, — насмешливо заметил он, указывая на узкую щель в массивной калитке. Над щелью синей краской было выведено: «Для писем и газет». Ниже наклеены выре­занные заголовки: «Здоровье», «Работница», «Советский экран», «Пионерская правда».

Геннадий глядел молча. Кажется, и его чем-то задела открывшаяся картина. Он было нахмурился, потом резко тряхнул головой, словно отгоняя наваждение: