— I’m here[71], — раздался в углу бархатистый баритон. Прямо из воздуха соткался элегантный пиджак из тонкой шерсти, с золотыми пуговицами, под ним — белоснежная рубашка с безупречно завязанным галстуком, брюки, отутюженные так, что об стрелочки можно было порезаться, и ботинки, начищенные до блеска, в котором отразились все пять Богов. Затем появилась фуражка с синим околышем, и наконец, аккуратно облаченный во все эти одежды, возник Мистер Джон, держа под мышкой огромную морскую раковину. Он плавно переместился на середину комнаты, едва касаясь ступнями пола, и остановился между Лукьяном и Амвросием, демонстрируя на породистом немолодом лице свежий загар. — You missed me?[72]

— Ну вот еще! — Евстахия покраснела еще гуще и отвела глаза.

— Скучали, конечно, коллега, — сказал Амвросий. — Welcome back[73]. Я вижу, что вы не только ударно поработали, но и славненько отдохнули, — он кивнул на раковину. — Хорошо ль поныряли там, на Мальдивах?

— All work and no fun makes God a dull John[74], — Мистер Джон положил раковину на пол, щелкнул пальцами, и за его спиной возникло удобное кресло с высокой спинкой, похожее на сиденье в кабине авиаэкипажа, в которое он тут же уселся, с наслаждением вытянув ноги.

— Ливерий! Это вы из-здеваетесь так извращенно? — Филимон, назвавший Мистера Джона прежним именем не то из принципа, не то от злости, прижал локти к себе. Подпираемые ими Евстахия и Пантелеймония скатились с боков дивана, притиснув Тактильнейшего с обеих сторон большими грудями. — Мы тут последние силы тратим на благо человечества, отказывая себе во всем, а вы свою Магию переводите на... мебель!

Мистер Джон цокнул языком, закатил глаза и открыл было рот, чтобы ответить по-английски как можно саркастичнее, но не произнес ни звука. Рот застыл буквой «О» и перестал артикулировать — разговор продолжился на языке, понятном присутствующим без слов и звуков.

С тех древних пор, когда Боги остановили строительство Вавилонской башни, Язык Богов, получивший свое недвусмысленное название от тех, кто на самом деле придумал его для людей, перестал быть доступен простым смертным.В действительности он весьма похож на телепатию и прост в употреблении — в конце концов, что может быть сложного в том, чтобы передавать мысли? Делается это куда быстрее, чем их пересказывание, — это ведь все равно что показать человека со всех сторон и сказать: «Запомните его», — вместо того чтобы сначала описать его словами, а затем предложить кому-либо запомнить и узнать по описанию. Для подробного пересказа всего, о чем говорил на Языке Богов Мистер Джон, понадобилась бы целая книжка, хотя он и упустил сарказм, предназначавшийся Филимону, и сразу перешел к главному вопросу повестки дня — к Вавилону.

Согласно легенде, жители древнего Вавилона строили башню до неба, чтобы увековечить себя для потомков, и говорили все на одном языке, пока не вмешался Бог. Он прекратил строительство и разделил людей на народы, которые перестали понимать друг друга из-за языковых различий. На самом деле все было иначе: строительство башни было настолько грандиозным проектом, что ни одному из земных Богов руководить им в одиночку было бы не под силу, и потому участвовали все семеро на равных, каждый со своим народом.

Сначала все шло гладко и слаженно, люди общались между собой, просто передавая мысли. А потом, как это бывает в крупномасштабных проектах, возникли разногласия «на уровне руководства». Для конспирации каждый Бог стал обращаться к своему племени на непонятном чужим представителям языке. Боги при этом все равно всех понимали — они многоязычны по определению, а вот народы их уже говорить друг с другом не могли. Ранее принятым единым Языком Богов, хоть был он для них намного понятнее и проще, люди пользоваться перестали и быстро его забыли — простые смертные не ищут легких путей.

Легенда о Вавилоне могла быть вступлением в речи Мистера Джона, будь она обращена к людям, на человеческом языке — неважно, на каком именно (русский он знал так же прекрасно, как и английский, последний ему просто нравился больше). Богам вступление не требовалось. Поток информации, передаваемый им божественным способом, протекал менее упорядоченно, чем, скажем, в выступлениях матерых докладчиков, зато обмен мыслями происходил асинхронно; напоминание о Вавилоне лишь присутствовало общим фоном.

По мнению Мистера Джона, вторым Вавилоном стал нынешний Лондон. До того как толпа людей своими глазами увидела в Сити живого дракона, этот город вполне можно было считать оплотом Здравого Смысла. У исполнителей намеченных мероприятий по подготовке Земли к Концу Света давно стояла четкая галочка в графе «Лондон»: все в этом городе было логично, последовательно и упорядоченно; все проявления Магии случайны и незначительны. Лондонцы, даже те, для кого английский язык родным не был, понимали друг друга безукоризненно, были подчеркнуто вежливы и крайне неэмоциональны. Событие на Спиталфилдс-маркете всю их ненапускную сдержанность как ветром сдуло: оно не было красочным новогодним шоу, галлюцинацией одинокого наблюдателя или же групповым гипнозом — даже самые здравомыслящие были не в состоянии объяснить его. Когда двуглавый дракон, совершив «круг почета» над Сити, исчез в облаках, зеваки долго еще стояли, застыв на месте с широко раскрытыми от изумления ртами и глазами, полными ужаса.