– Ну что там у вас? – нетерпеливо прокричал Эд Георгиевич. – Мы с Владленом Генриховичем и Идой Глебовной места себе не находим!

– Да все нормально, батя, передай там, чтобы не волновались. Агату освободили, мы летим домой. Скажи генералу – его ждет сюрприз.

– Да бог с ним, с сюрпризом, ты мне отзвони, когда вылетаете, может, я сумею вас встретить, чтобы не тратиться на такси.

– Ты сам приедешь за нами в аэропорт? – не поверил своим ушам Борис.

– Да нет, не за вами, я привезу в Шереметьево Леню. Я знаю, как оставить в семье ресторан: Леонид подал на развод с Машей и теперь летит в Тель-Авив знакомиться с Зиночкой. Так что ты подготовь мою будущую невестку к приятному известию.

– Да, батя, конечно, я тебя понял.

Сбросив вызов, Борис обернулся ко мне, посмотрел счастливыми глазами и, смешно сморщив нос, чуть слышно проговорил:

– Йес! И все-таки ресторан будет наш!

– Борь, в реанимации лежит моя мама, – напомнила я. – Я хочу к ней зайти.

– Нет, Агата, это не твоя мама, – перебил меня Борис. – Это Вера Рудь из-под Нижнего Новгорода. Она не имеет к тебе никакого отношения, уж поверь мне. Вера просто приманка, чтобы ты приехала наверняка.

– Вот как? – расстроилась я. – Опять Жакетов?

– Само собой. Но ты не переживай.

И, наклонившись к самому моему уху, прошептал так тихо, чтобы его слышала только я:

– Агата, пойдем, я отвезу тебя к человеку, который все эти годы молится за Льва Рудя, только не знает, как его зовут. Это монах-полицейский, о котором я тебе рассказывал. У него есть четвертая обезьянка сандзуру – «не делаю зла».

– Как ты думаешь, он мне ее отдаст? – обрадовалась я, поскольку, несмотря ни на что, продолжала считать своим папой Леву.

– Не думаю, фигурка слишком дорога для него, но обезьянку можно сфотографировать.

Окрыленная удивительной новостью о находке, настигшей меня через столько лет, я вложила руку в ладонь кудрявого друга и отправилась следом за Борисом.