Шрифт:
Все живущее, в ощущении Раевского, имеет основное устремление — ввысь, к солнцу, к небу, — от земной скудости и суеты земных дел, и только в этом взлете-порыве находит оправдание своей малости, своей низменности:
Лежу в траве, раскинув руки, В высоком небе облака Плывут — и светлой жизни звуки Доносятся издалека. Вот бабочка в нарядном платье Спешит взволнованно на бал, И ветер легкие объятья Раскрыл и нежную поймал. Но, вырвавшись с безмолвным смехом, Она взлетела к синеве — И только золотое эхо Звенит в разбуженной листве. Блаженный день, не омраченный Ничем, — тебя запомню я, Как чистый камень драгоценный На строгом фоне бытия.Даже пьяница, и тот способен у него в какое-то мгновенье увидеть «лучезарное виденье» и так же, как бабочка, «взлететь к синеве»:
На резкий звон разбитого стекла, Сердито охая и причитая, Хозяйка подбежала: со стола Стекала тихо струйка золотая, И пьяница, полузакрыв глаза, Прислушиваясь к льющемуся звуку, Блаженно подмигнул и поднялся И протянул доверчивую руку. Но было некому ее пожать: Все с гневом осудили разрушенье. Он загрустил; никто не мог понять, Какое лучезарное виденье, Средь золотисто-светлого вина, Какой веселый мир ему открылся! Он радостно — какая в том вина? — Взмахнул рукою, — и стакан разбился.Любовь и смерть — вечная тема, — конечно, присутствуют в стихах Георгия Раевского.
Друг мой ласковый, друг мой любимый, По пустым, по осенним полям С сердцем сжатым задумчиво шли мы, И на платье, на волосы нам Наносило порой паутины: В синем холоде запад тонул, И далекий, печальный, равнинный Ветер бедную песню тянул: Как прощаются, как расстаются, Как уходят; как долго потом Паутины прозрачные вьются Ясным вечером, в поле пустом.Я приведу еще одно стихотворение Георгия Раевского о смерти, чтобы показать, как он умел, с особой какой-то примиренностью, чувствовать иногда глубину вечного покоя:
Старичок огородник не будет По тропинке спускаться сюда, Ранним утром меня не разбудит Свистом чистым, как пенье дрозда, Мирным стуком, знакомой вознею, Шумом льющейся в лейку воды: Он лежит глубоко под землею, И могилы кругом и кресты. Но цветы на его огороде Раскрываются легкой семьей, Теплый ветер меж грядками бродит, Прилетает пчела за пчелой. И подобно таинственной славе С неба медленно льется заря На кусты, на траву и на гравий, На забытой лопате горя.Очень верующий человек и церковник, Георгий Раевский хотел найти возможность говорить в стихах о вере, о духовном преображении и на сюжеты из Писания.
В книге «Новые стихотворения» и в последнем его сборнике «Третья книга» («Рифма», 1953 г.) ряд стихотворений, как, например, «Бегство в Египет», «Никодим», «Петр», «Иов» и т. д., посвящены библейским сюжетам.
Такие стихи очень нравились религиозно настроенным читателям и даже создали Г. Раевскому репутацию «христианского поэта», но «золотой запас» его поэзии составляют, несомненно, его чисто лирические стихи.
Юрий ТЕРАПИАНО. Встречи: 1926–1971. М., 2002.
Тамара Величковская. О поэте Г. Раевском
19 февраля исполнилось 10 лет со дня кончины Г. А. Раевского.
С Георгием Авдеевичем Раевским я встретилась впервые после Второй мировой войны, когда, пережив несколько лет «затемнения» в прямом и в переносном смысле слова, Париж снова ожил и начал постепенно становиться тем, чем ему всегда следует быть.
Русский Париж тоже встрепенулся. Возобновились литературные вечера, доклады, спектакли, концерты, балы.
Возродились и поэтические кружки. Кое-кого из поэтов унесла война, но все же оставалось еще много известных имен. Собирались у Ю. К. Терапиано, у Г. Иванова, у В. Смоленского… Возникли и новые «молодые» кружки, куда приходили для чтения и разбора стихов начинающие поэты.
Такие поэты собирались и у меня. Я жила тогда в большом старинном доме, с массивными стенами, не пропускавшими шума. Кроме того, мои соседи — русские люди — входили в положение и даже снабжали стульями, когда своих не хватало.