Кира приходила ко мне тогда каждый день. Сидела по три часа, показывала фотографии, рассказывала истории, смеялась и плакала. И по-прежнему ждала.

Было все это очень, прямо скажем, утомительно. Не близкая ведь подруга, так, соседка. Да и вообще – все эти откровения меня сильно тяготили и смущали. От чужого горя, увы, устаешь. Но что поделаешь! Приходилось терпеть.

Было видно – вполне отчетливо, – что у Киры поехала крыша. А у кого бы не поехала в этом возрасте и в этой ситуации?

Смирилась она только тогда, когда узнала, что у Толика родился второй ребенок – мальчик. Первая была дочка.

Смирилась и… затухла как-то разом, в один день. Перестала за собой следить – краситься и одеваться. Ходила только в магазин возле дома – картошка, хлеб, молоко. Напяливала старую ветровку бывшего мужа и стоптанные кроссовки.

Потом, когда все почти то же самое произошло со мной, Кира при встрече внимательно посмотрела мне в глаза и усмехнулась: «Теперь вот поймешь, когда на своей-то шкуре! А то советы давать мы все мастаки! Видела я, как ты на меня смотрела! И жалела, и осуждала! Думала ведь, что я чокнутая, признайся!»

Я извинилась тогда:

– Прости меня, Кира. Прости! И вправду – всего не понимала. Чужую беду… Это свою рукой не разведешь…

Кира махнула рукой:

– Да что там! Все понимаю. Знаю, что вынести меня тогда было трудно. Знаю и ценю. Кто я тебе? Случайный человек. А ты жалела и слушала. Заходи, если что. Если совсем хреново будет. Или просто, если будет желание.

Я, конечно, не зашла к ней, хотя и хреново было. Да так, что… А вот желания зайти не было.

Только однажды столкнулась с Кирой у подъезда. Обе почему-то смутились: дежурные фразы о погоде и самочувствии.

А потом я неожиданно для себя самой сказала:

– А знаешь, он ведь ушел от той девицы! Прощения просит и хочет вернуться!

Кира пришла в какое-то необъяснимо-возбужденное состояние:

– А ты? Ты – счастлива? Довольна? Надо же – и такое бывает, – качала головой она. – И как? Совсем простила? Отпустило тебя? – страстно задавала она вопрос за вопросом, а потом с горечью подытожила: – Какая же ты счастливая!

Я покачала головой:

– Не простила и не отпустила. С чего бы? Так все просто – если по его. А у меня не так. У меня совсем непросто. Да и предательство простить, знаешь ли…

Кира посмотрела на меня, как на умалишенную, и пошла прочь. Больше ей ничего было не интересно.

Наконец мы проехали. До входа в здание аэропорта добрались за десять минут. Водитель, вынимая мой чемодан из багажника, взглянул на небо. Оно прояснилось и предвещало абсолютный покой и обычное и привычное повсеместное счастье. Словно и не было этой ночи. А может, и не было? Может, все это мне приснилось? Солнце радостно выглянуло и было ярким и обещающим.

Нет на солнце пятен. И на небе тоже нет.

Пятна только на сердце – ржавые и рваные.

И на моем многострадальном и любимом сарафане.

Водитель пожелал мне счастливого пути и добавил:

– Может быть, вы зря торопитесь? Прогноз на ближайшие дни хороший!

– Нет, – ответила я с вежливой улыбкой.

Решила так решила. Хватит с меня и солнца, и моря, и стихий! Я расплатилась. Принимая чаевые, водитель сказал:

– Большого вам счастья на жизненном пути!

У нас все желают удачи. Ну и здоровья, конечно. А здесь – сразу счастья на жизненном пути. Правильно, чего мелочиться?

Билеты в кассе были, правда, до Питера.

Ну и славно. В Питере сниму гостиницу и похожу по музеям. Давно, кстати, собиралась.

Да и домой сейчас неохота. В свою квартиру, где я опять буду одна. Так что отпуск продолжается. И впечатления тоже.

Я села на лавку и, закрыв глаза и вытянув ноги, стала ждать приглашения на регистрацию.

Значит, так. Подытожим. Ничего не получилось, хотя я честно старалась. Значит – не судьба. Или – вот такая судьба. «Изменить то, что можно» оказалось «не можно».

Жить в предлагаемых обстоятельствах тоже не получилось. Увы!

Голова болела и была какой-то пустой, но тяжелой. И в груди было холодно, словно там образовалась пустота. И нет там никакого органа, отвечающего за кровоснабжение, переживания, страдания, радость и прочую обширную и многообразную палитру человеческих чувств.

«Как у неживой, – подумала я. – Может, я и вправду – уже неживая?»

Объявили начало посадки. Я медленно встала и двинулась к положенному гейту. Идти было тяжело. Ноги, словно налитые свинцом, почти совсем меня не слушались.