Барон позаботился об одежде и пополнил кошелек сестры. И вот он уже нашел корабль, и день отплытия был установлен. Скорбным было расставание брата и сестры. Тусклые глаза Онорио блестели от слез. Все громко всхлипывали и не находили слов, кроме глухого «прощайте!»…

— Счастливого плаванья! — кричал барон, вырываясь из рук, его обнимающих.

— Счастливого плаванья! — повторил Онорио.

— Прощайте! — всхлипнула Изотта.

— Прощайте! — простонал Ринальдо.

Изотта и Ринальдо уже были на корабле. Якоря подняли, попутный ветер надул паруса. Корабль вылетел из гавани в открытое море.

И вот уже замок где-то вдалеке, башни стали маленькими, земля исчезла.

Остров подобно облаку лежал за спиной отъезжающих. Корабль, окруженный беспредельным морем, объятый сводом небес, весело скользил по спокойным волнам. Свежий юго-восточный ветер надувал паруса, киль быстро рассекал бурные волны.

Ринальдо взял гитару. В нем опять пробудилась любовь к пенью, он был в полном восторге, и вот он заиграл и запел.

— В самом деле, — сказал капитан, — песенка мне понравилась. Господин поет очень хорошо. Нам надобно распить бутылочку кипрского.

Так они и сделали. Капитан рассказывал о всевозможных приключениях на море. Команда на корабле была бодрой и веселой.

Радость эта, однако, длилась всего день-другой. Совершенно неожиданно вечером разразилась буря и сбила корабль с его пути. Корабль пролетел средь Липарских островов, мимо Пальмарии. Напрасно пыталась команда попасть в какой-нибудь порт. Три дня буря швыряла корабль из стороны в сторону. Наконец команде удалось с великим напряжением бросить якорь у Капо ди Каларо на Сицилии.

Изотта заболела, ее пришлось вынести на берег. Опечаленный, следовал за ней Ринальдо в Синагру, в знакомую ему местность.

— Вот я опять там, где некогда был! — воскликнул он. — Сюда должен я проводить мать, где мною уже столько исхожено. Опять в Сицилии! Опять в местах, которые знали меня некогда разбойником! И здесь я останусь неузнанным? Но мать я бросить не могу. Пусть будет со мной так, как задумано Всевышним!

Капитан должен был через два дня выйти в море, уже без Ринальдо.

Состояние Изотты ухудшилось. Синагра была слишком близко у моря, больную следовало перевезти дальше от берега.

— Ах, — вздохнул Ринальдо. — Это столь хорошо знакомые мне горы Рематы.

Он снял небольшой сельский дом и нанял сиделку для больной матери.

Изо дня в день бродил он по окрестностям и не мог запретить себе побывать в знакомых местах.

Весь дрожа, поднялся он как-то раз в горы и глянул на замок, из которого его в тот раз, когда Дианора мнила себя рядом с ним счастливой, изгнало его же собственное признание.

— Вот этот замок! — вздохнул он. — Я вижу стены, мост, башню… и смотрю на все со страхом и тревогой.

Медленно пошел он дальше и уже приблизился к горе, на гребне которой возвышался замок. Золотые флажки на башнях сверкали, приветствуя его.

У подножия горы он лег под дерево, не осмеливаясь идти дальше. Погрузившись в размышления, он незаметно задремал. Его мучили жуткие сны. Он видел Дианору, видел своего сына, который занес над ним кинжал. Ринальдо во сне закричал:

— Стой! Я твой отец. Не убивай меня! Ради моей матери не убивай!

Он проснулся, отер пот со лба, поднял глаза и испуганно вскочил.

— Что это?! — закричал он. — Боже правый! Тебя… тебя ли вижу я здесь?

Перед ним стоял старец из Фронтейи в крестьянской одежде. Он подошел к Ринальдо.

— Ты в Сицилии?

— Буря и несчастье пригнали меня сюда, — ответил Ринальдо.

— Надеюсь — в гавань. Во всяком случае, в объятия друга привела тебя вечно царящая над нами судьба. Моя квартира в двадцати шагах отсюда. Следуй за мной.

— Сын мой! — начал старец, когда они пришли к его дому, — в этом маленьком доме я приветствую тебя! Как мечтало о тебе мое сердце! Из-за тебя я пролил немало слез.

— О! Но можем ли мы считать себя счастливыми! — вздохнул Ринальдо.

— А разве мы не счастливы?

— О! Кто знает, какое новое несчастье докажет, что нам нет счастья!

— Чего не желаешь, о том и думать не стоит. Я живу уже немного дольше тебя и знаю, что следует делать человеку, чтобы жить спокойно. Ты видишь меня сельским жителем, и все, что окружает меня, — сельская жизнь. Здесь надеюсь я умереть, или, по крайней мере, если где-то и в других местах, то в такой же обстановке. Хотя с самого рождения я больше лежал на пышных подушках, чем на простом ложе сельского жителя.