Шрифт:
— Да благословят Небеса замысленное тобой!
— А теперь мы останемся на ночлег у тебя, будем есть, пить и покинем тебя не ранее утра.
Гости расседлали коня и мула, поклажу внесли в горницу Донато и удобно расположились. Все, что было у них с собой, они выставили на стол, и Роза, в новом одеянии звавшаяся Розетто, занялась стряпней.
Под вечер Донато и Ринальдо сидели у скита, следя за перемещением набрякших грозовых туч, окутывающих горные вершины. Молнии прорезали мрачный горизонт, и эхо доносило до Ринальдо и Донато отдаленные раскаты грома. Мало-помалу стали падать капли. Наконец хлынувший дождь загнал их в скит. Донато и Ринальдо сели к столу, а Роза разлила в бокалы вино.
Ринальдо завел разговор:
— Донато, поскольку вполне вероятно, что мы беседуем с тобой в последний раз, будь так любезен, не скрывай от меня правды, скажи, где Аурелия?
— Ее уже нет в этом крае. Отец увез ее с собой.
— А кто ее отец?
— Мой друг, человек, с которым ты познакомился, когда недавно уходил от меня: мальтиец, князь делла Рочелла.
— А та дама в монашеской накидке — мать Аурелии?
— Да, мать, — подтвердил Донато. — После рождения дочери она ушла в монастырь, ведь… ее возлюбленный, отец ребенка, — рыцарь Мальтийского ордена, он дал обет безбрачия. Теперь князь взял дочь с собой и выдаст ее замуж.
— Вы с ним родственники?
— Я его дядя. Я — изгнанный римлянин знатного рода.
— Могу я послужить тебе в борьбе с врагами? — спросил Ринальдо. — Хочешь увидеть, как я потребую их к ответу? Я уже не раз сжимал в руке меч возмездия.
— Я простил своим врагам и оставляю возмездие Небесам!
— Мое предложение пусть не обидит тебя. Тебе нужны деньги?
— Нет, не нужны. Ты и так уж недавно, без моего ведома, одарил меня. И сейчас мы пьем вино, которое я получил от тебя.
Молча выпил Ринальдини свой бокал. Через некоторое время он, едва ли не печальным голосом, спросил:
— Будет ли счастлива Аурелия?
— Я надеюсь и верю в это. А ты, Ринальдини, ничего, видимо, не боишься, раз осмеливаешься отправиться совсем один в страну, где тебя повсюду подстерегают предатели?
— Я никогда не остаюсь без прикрытия, даже если мои люди не окружают меня.
— Ты — человек, которого все страшатся!
— А сам я страшусь только себя самого.
— Значит, ты сражаешься с могучим врагом, Ринальдини, которого никогда не одолеешь…
С наступлением дня Ринальдо и Роза покинули своего хозяина. Ринальдо оставил ему охранную грамоту. Потом он пошел искать тайник, где закопал деньги, и благополучно его нашел. Атаман уже собирался вскочить на коня, как увидел, что к нему подходит капуцин. Это был Амадео. Замаскировавшись, он рыскал по всей округе в поисках своих товарищей. Ринальдо и Амадео сердечно обменялись приветствиями, им было что рассказать друг другу.
Во время обильного завтрака, в чем капуцин очень и очень нуждался, Ринальдо написал письмо своим людям, собираясь послать его Альтаверде с Амадео. Он написал:
«Обстоятельства заставляют меня уехать, и я не увижу вас в ближайшее время. Если ваш теперешний лагерь вам надоест или станет ненадежным, возвращайтесь в Апеннины, где сможете опять спокойно жить. Умножайте нашу команду и соблюдайте осторожность. Я собираюсь совершить изрядную эскападу.
Но самое главное — я приказываю вам сохранять единство и окончательно уничтожить банду Батистелло».
С этим письмом Амадео отправился к своим товарищам, а Ринальдо пошел по дороге через Бенедетто к Сарсине, чтобы оттуда двинуться в Чезену.
По пути он встретил Николо и Себастьяно, которым удалось счастливо выбраться из Базинских лесов и дойти до границы. Николо получил от Ринальдо указание — искать своих товарищей, а Себастьяно остался, чтобы служить Ринальдо кучером. Ведь Ринальдо купил в Сарсине четырех мулов и карету, багаж его, благодаря счастливо обретенным сокровищам, становился все увесистей. Роза сидела с ним в карете, и он теперь путешествовал как граф Дальброго.
В Чезене Ринальдо повстречал уличного певца, который на площади перед натянутым холстом, разрисованным эпизодами из жизни Ринальдини, воспевал его подвиги. Собравшийся народ слушал певца очень внимательно, Ринальдо же протиснулся сквозь толпу, чтобы услышать, что о нем поет этот человек. А тот как раз запел следующие стансы:
Томясь от раны тяжкой, Промолвил он сквозь бред: «Нет для меня спасенья! Мне утешенья нет! Соратники бежали, Я сломлен, одинок… О, если бы священник Ко мне добраться мог! Я мучился бы мене, Когда б явился он, Стал рядом на колени И произнес: «Прощен!»