— Да, пусть уходят! — прокричал в ответ Лу Синь.

— Господин, что делать с сочинениями?

— Немедленно соберите в шкатулку, опечатайте и несите в мой кабинет!

— Слушаюсь!

Лу Синь стоял посреди Зала Возвышенной Мудрости, яростный ветер раздувал его одежды, и, несмотря на всю странность и опасность этого мгновения, императорский каллиграф чувствовал себя прекрасно. Соискатели степени цзиньши спаслись бегством, слуги тоже покинули Зал, один Лу Синь по-прежнему стоял не шевелясь.

— Стихия, — сказал он негромко. — Ветер, рожденный в кронах священных деревьев; ветер, свирепствующий на горных хребтах и пляшущий у подножия сосен; ветер, воющий в пещерах и полостях земных; ветер, не признающий ничьей власти, кроме своей собственной… Есть ли кто сильнее и мудрее тебя?!

Лу Синь вздрогнул и невольно вжал голову в плечи.

Ибо ветер ответил ему:

— Медноволосый Тжонг сильнее ветра и других стихий, ибо все они подвластны ему, как рабы господину, как младшие братья — старшему! Убирайся прочь, глупец в чиновничьей шапке, если не хочешь быть погребенным под останками крыши!

После этого крика бамбуковые стропила опасно затрещали. Лу Синь решил не искушать судьбу и кинулся прочь из залы. Едва он миновал двери, как сзади раздался оглушительный грохот. Толпившиеся неподалеку от залы слуги подхватили императорского каллиграфа и в паланкине понесли прочь, подальше от неприятностей.

Но, как оказалось, неприятности еще не закончились. Когда, сидя в паланкине, Лу Синь приводил в порядок свою одежду, с рукава он снял длинный волос — из тончайшей и мягкой меди, блестевший, как полоска закатного света в неплотно притворенном окне.

— Медноволосый Тжонг, — проговорил Лу Синь, в сильнейшем смятении разглядывая волос — Вот не было напасти! Неужели это и впрямь его рук дело! Эй! Немедленно доставьте меня в личные покои императора!

Меж тем в Малом императорском дворце властвовали спокойствие и тишина. Видимо, придворные дамы нашли себе новое развлечение и оставили императора в относительном благословенном одиночестве. Государь Жэнь-дин развлекался тем, что, разложив перед собой высушенные стебли тысячелистника, постигал умение гадания по Книге Странных Предзнаменований. Лицо владыки Пренебесного Селения было столь отрешенным и сосредоточенным, что в сердце Лу Синя шевельнулось сомнение: как может он отвлекать по пустякам святейшего государя?

Впрочем, разрушенный потолок экзаменационной залы и таинственный Медноволосый Тжонг — это разве пустяки?!

— Благоприятно свидание с великим человеком… Перейди реку вспять — хулы не будет… Что бы ни означало перо белого лебедя, воткнутое в рукав, смело ступай своей дорогой… Мм… Я слушаю тебя, почтенный каллиграф.

— Государь, — заговорил Лу Синь, кланяясь, — произошло нечто невероятное.

Император поднял лицо от гадательных стеблей. Лу Синю показалось, что аромат сухого тысячелистника заполнил всю комнату — до того, что зацарапало в горле. Государь внимательно посмотрел на своего первого каллиграфа. Обликом благословенный Жэнь-дин был чрезвычайно молод, но вот взгляд его выдавал особый возраст и особую мудрость, доступную лишь тем, кто родился не на земле, а на небе. Глаза Жэнь-дина засветились проницательностью.

— С какой новостью ты пожаловал ко мне, дорогой господин Лу Синь?

Тот церемонно поклонился:

— Как известно вашему величеству, сегодня в Зале Мудрости проходили экзамены на степень цзиньши, — заговорил Лу Синь. — Все шло благополучно…

«А переодетая девица? Но нет, об этом пока не стоит говорить!»

— …шло благополучно до того момента, когда выяснилось, что неким сверхъестественным способом с крыши Зала исчезли все золотые щиты.

— Что, все до единого?

— Именно так, мой государь.

— Но ведь их, если мне не изменяет память…

— Двести восемнадцать, государь.

— Не могло же просто ветром унести этакое количество золота! — всплеснул руками Жэнь-дин.

— И тем не менее, — склонил голову императорский каллиграф. — Эти щиты будто всосал в свою необъятную глотку бог громовых облаков. Хотя, да позволено мне будет заметить, бог здесь все-таки ни при чем. К преступлению руку приложил человек. С этими словами Лу Синь протянул императору кусок черного бархата, на котором, как отблеск пламени, золотился длинный волос.

— Что это? — брезгливо поморщился император, словно ожидая от медного волоса некоего подвоха.

— Ваш покорный слуга случайно обнаружил этот волос и сделал вывод, что он принадлежит известному разбойнику по прозвищу Медноволосый Тжонг.

— Медноволосый Тжонг?! Уж не тот ли самый, что в месяц Страстного Пиона похитил аметистовый бассейн из сада князя Сан Ча, да еще в тот момент, когда сам князь купался в этом бассейне?!

— Да, государь.

— Это не Медноволосый ли Тжонг, переодевшись слепым паломником, проник в горный монастырь Ушань-нянь и выкрал из кельи настоятеля три сундука с изумрудными четками редкостной ценности?