На станции разыскал штабной вагон, но Ворошилова там не оказалось — в эти дни Климент Ефремович мало находился в штабе, часто выезжал на позиции. После часа ожидания Петр уже собрался идти на поиски, когда неожиданно увидел идущего к вагону Ворошилова в сопровождении нескольких командиров. Все усталые, запыленные. У одного правая рука безжизненно повисла на повязке, сквозь которую сочилась свежая кровь. «Наверное, только сейчас побывал в бою», — подумал брат и подал Ворошилову запечатанный пакет.

Климент Ефремович на ходу прочел записку, сурово сдвинул брови.

— Получите все необходимое. — Немного подумав, спросил: — А везти-то как будете? Перестреляют казаки, перебьют вас, а оружие...

— Нет, товарищ Ворошилов, — решительно заявил Петр, — такого не случится. Охрана у нас надежная.

Тут же командарм приказал отпустить 500 винтовок, четыре пулемета, гранат и десять тысяч патронов.

Оружие доставили в отряд благополучно. Новенькие, смазанные маслом винтовки, вороненые пулеметы, отливающие латунным блеском обоймы патронов вызвали у бойцов бурю восторгов.

А утром наша разведка донесла: белоказаки перехватили все пути из Морозовской и, расставив засады на дорогах, подкарауливают, ждут красногвардейцев с оружием. Прозевали! Этой же ночью мы вооружили бойцов.

— Молодец, Петро, — обнимал брата Щаденко, — Теперь вооружим новобранцев.

Но запись добровольцев по-прежнему шла медленно. Истекали третьи сутки со дня объявления набора, а записались только единицы.

Между тем близился час наступления. Надо что-то предпринимать. Собрали на площади митинг, кто-то из командиров выступил с яркой, зажигательной речью.

Приняли нас очень хорошо, аплодировали вволю, кричали: «Правильно!», но... в отряд не записывались. Каждый жался, оглядываясь на соседа. Мы недоумевали: как быть? Не объявлять же мобилизацию?

К концу митинга к нам подошел один из хуторян. Раскрыл кисет, закрутил козью ножку с пол-аршина, хитровато прищурил левый глаз.

— Так, хлопцы, у вас дила нэ пидуть, — заявил он категорически.

— Это ж почему? — раздались голоса командиров.

— Гуртом в отряд воевать нэ пидуть, люди запуганы разной брехней, яку скризь россказують брехуны. — Понизив голос до шепота, он сообщил такие новости, что волосы дыбом встали: — Из казачьих станиц агитаторов подсылають, россказують, що будто всих, хто запышецца в Красну гвардию, козаки вишать будуть. Усих: и батькив, и матырив, и дитей маленьких. А батюшка вчора с амвона говорыв, що, хто к красным пиде, комиссары антихристову печать будуть ставыть на лоби.

Мы удивленно переглянулись, и у каждого мелькнула одна мысль: «Враг опередил нас с агитацией».

В этот же вечер решили отдельно побеседовать с каждым из тех, кто мог бы вступить в отряд. А чтобы предатели и притаившиеся шпионы не узнали имена крестьян, вступивших в Красную гвардию добровольно, решили собрать всех мужчин призывного возраста и инсценировать медосмотр, какие проводились раньше на призывных пунктах. Кто-то вспомнил, что врача-то у нас нет. Один из командиров предложил возложить эти обязанности на бывших ефрейторов царской армии, отменных пулеметчиков Пенкина и Ковалева, людей солидных и опять же — с бородами.

Неизвестно, почему именно последнее обстоятельство должно было служить признаком принадлежности к медицине, но товарищ горячо доказывал:

— Для убедительности и солидности.

Доводы его приняли за шутку, но никто не возражал.

На другой день, с утра, наша «приемная» комиссия начала работу. Во дворе, где помещалось здание сельского Совета, собрались сотни людей. Всюду веселый шум, соленые шутки, гогот.

В коридоре важно восседают «врачи». Особенно усердствовал Т. А. Ковалев. Окинув «клиента» многозначительным взглядом, он начинал такой разговор:

— Голову, руки, ноги имеешь?

— Имею.

— Ложку в руках держать можешь?

— А як же? Конешное дило.

— Ну, тогда и винтовку держать сумеешь, — заключал Тимофей и решительно кивал сидевшему рядом Пенкину: — Пыши его в антилерию.

Тут же с каждым новобранцем беседовали командиры, тщательно отбирая людей в отряды. Принимали в первую очередь молодых и физически здоровых. Остальных распустили по домам.

Справедливости ради следует заметить, что не все соглашались уходить. Их убеждали, успокаивали, советовали заниматься хозяйством.

К вечеру подсчитали: осталось около 400 человек. Все это люди крепкие, жизнерадостные.

Распределив новое пополнение по взводам, ротам и батальонам, мы выступили по направлению на Милютинскую. Одновременно из Качалина двинулись и отряды под командованием Н. Харченко.

Буквально перед выходом стало известно об окружении и крайне тяжелом положении Маньково-Березовского отряда, на который неожиданно напали белоказаки. Щаденко приказал командиру отряда Степану Стеценко немедленно помочь товарищам. Но самолюбивый, неуживчивый Стеценко, человек с кулацкими замашками, решительно отказался выполнять приказ.