Добравшись до телефона, вызвал Милютинскую и услышал знакомый басок Щаденко:

— Подкрепление высылаю. Ждите, крепитесь!

Проходит час, второй, а обещанной помощи все нет. Бойцы изнывают от жажды, утолить ее нечем и некогда, хотя до реки недалеко. Движения людей медленные, усталые. Бой не утихает. В который уж раз командиры приказывают беречь патроны, а они все тают и тают. Снова скачу к телефону, трясу равнодушную трубку, но та упорно молчит. Наконец Милютинская отвечает. Слышу незнакомый, мягкий голосок:

— Кто говорит? Сколько у вас бойцов? Как с патронами?

— Бойцов три тысячи, — не задумываясь отвечаю незнакомцу, — боеприпасов достаточно, хватит на недельку. Думаю отбить атаку и перейти в наступление на Селиваново.

Минута молчания. Наконец, раздается тот же голос:

— С вами говорит полковник Войков. Предлагаю сдать отряд. Вы будете помилованы и произведены в офицеры. Срок — 20 минут.

— Слушай, белобандит, немедленно убирайся восвояси, иначе мокрое место оставим от вас.

На этом наш разговор с полковником Войковым закончился. Приказав снять телефонный аппарат и погрузить его на подводу, помчался обратно.

Значит, Милютинскую снова заняли белые. Выходит, надо надеяться только на свои силы.

Вернувшись на позиции, узнал тяжелую новость: каменцы не выдержали натиска и отходят к хутору. Неприятель бросил на дрогнувших свою конницу.

Тимофей Литвинов пытается задержать отходящую пехоту, а остаток кавалерийского резерва бросается навстречу несущейся коннице.

На правом фланге каменцев уже идет рубка. В суматохе, пыли вижу мечущегося командира роты. В его руке револьвер, правая щека рассечена и кровь обильно хлещет на гимнастерку, но в пылу схватки он не чувствует, видимо, боли. Работая шашкой направо и налево, кричу ему, чтобы отводил роту туда, где вырыты запасные окопы. Вскакиваю в копошащуюся свалку: топчутся кругом кони, сверкают казачьи шашки, валяется вокруг несколько убитых лошадей. Тут орудуют братья Игнат и Иван Кравцовы. Встав на колени спиной друг к другу, палят в упор по казакам, не подпуская к себе. Пятерых уложили, но навалился еще целый десяток. Кто-то из наших налетает с тыла на казаков, и один из них, высокий худой урядник валится с коня. Остальные шарахаются в стороны.

Атака конницы отбита. Редеет с каждой минутой наш огонь, патроны на исходе. Приказываю — раздать последние.

А помощи все не видно. Да и ждать ее сейчас бесполезно. Кольцо вокруг нас сомкнулось, а те, кто был в районе Милютинской, видимо, сами еле отбиваются.

Занимаем круговую оборону, раненых переносим в центр, разряжаем запасные пулеметные ленты и раздаем патроны бойцам. Стрелять только по команде!

Подходит Тимофей Литвинов. С трудом узнаю его, грязного, окровавленного, с развевающимися волосами на голове.

— Бери мою лошадь, на выбор двух ребят, — говорю ему, — и скачи к Щаденко. Надо прорваться во что бы то ни стало. Выскочишь на курган, где беляки стоят, выбрасывай белый платок: мол, сдаемся, не стреляйте. А когда подойдешь вплотную, пусть ребята открывают огонь в упор, а ты скачи вперед. Только не робей. Теперь все зависит от тебя.

И хитрость удалась. Смелые хлопцы, друзья Тимы, вернулись в отряд, а сам он ветром проскочил сквозь вражеское кольцо.

Поняв обман, белоказаки с еще большим остервенением бросились на остатки красногвардейского отряда. Кавалерия пошла в обход.

Кольцо окружения сжимается. Небольшая территория, занимаемая бойцами, простреливается насквозь артиллерийским и пулеметным огнем. Поблизости замечаем насыпь у пруда и под ней хотим укрыть раненых товарищей. Противник заметил передвижение и решил захватить насыпь с наскока. «Пулеметы, скорее выдвинуть туда пулеметы», — кричу связному, и он бросается к расчету Семикозовых. Там пусто. В окопчике — ворох еще теплых гильз. Группа бойцов спешит наперерез противнику. Их заметили, и вот уже пули пролетают у самых ног, с жутким воем дырявят воздух у самых ушей. Однако ложиться некогда — еще мгновение и озверевшие белоказаки набросятся на раненых. Это была своего рода гонка, состязание пеших, задыхающихся людей с бешено мчащейся казачьей конницей, и, конечно, бойцы отстали. Конники уже вымахнули на насыпь. С содроганием каждый из нас представил на мгновение картину, которая сейчас может разыграться там. Ведь эти звери не знают пощады даже к раненым.

Неожиданно в топот коней резко вмешиваются сердитые очереди пулемета, и белогвардейцы стремительно поворачивают обратно. Нахлестывая коней, скрываются за ближним бугром. У самого пруда бьются в предсмертной агонии подбитые кони. Чуть поодаль стоит брошенная двуколка.

Бойцы бросаются к ней и — о, какая радость! — обнаруживают три ящика с патронами, пять заряженных пулеметных лент. Патроны тут же пошли по рукам.

В это время из-за насыпи неожиданно появилась Маруся Семикозова. Она шла медленно, ступая босыми ногами по кочковатой, истоптанной копытами и засохшей на солнце глине. Мокрая, в тине одежонка плотно облегала ее стройную фигуру.