Машина въехала на холм, весело покатилась вниз. Выехав на дорогу, отец Климент вынул из кармана мобильник и позвонил Коллинзу. Рассказал о случившемся, ответил на вопросы, сунул трубку в карман.

— Что-то лейтенант чересчур спокоен, — удивился он. — Как будто обо всем знал.

Флоран и Рид переглянулись.

— Вы подозреваете Коллинза в том, что он сжег ангар? — повернулся к нему Рид.

Отец Климент хмыкнул.

— Никого я не подозреваю. Просто неудачное сравнение.

6

Коллинз ожидал их там же, где и накануне. Сегодня он почему-то был пальто и в мягкой зимней шапке с опущенными ушами.

— Ну? — Коллинз поздоровался с мужчинами за руку, кивнул Флоран. — Поехали?

— Куда? — спросил отец Климент.

— Поднимать настроение.

— В ресторан, что ли? — засмеялся Рид.

— Не совсем! — загадочно заметил Коллинз.

Флоран сворачивала туда, куда указывал лейтенант. Они проехали мимо речных пакгаузов, разбросанных по берегу, свернули в какой-то двор, заставленный ящиками, обломками досок, битыми кирпичами.

— Это что еще за отстойник? — нахмурился Климент. — Вы хотите показать нам местные трущобы?

— И покажу, — пообещал Коллинз, вылезая из машины. — Идите за мной.

Троица шла следом за лейтенантом. Впереди Коллинз, следом за ним отец Климент, потом Флоран. Замыкал шествие Рид.

Широкая складская дверь неприветливо скрипнула. В деревянном громадном здании было темно.

— Когда-то здесь работали поляки-эмигранты, заготавливали строительные леса. Потому здесь такие высоченные потолки. Но сейчас никто не работает, здание списано под снос. — Коллинз повернул выключатель. Свет пробежал по железным, таинственно сверкающим профилям.

Флоран вскрикнула:

— Это же обломки самолета!

Отец Климент и Рид подошли ближе. Обломки фюзеляжа, куски крыльев, смятая в лепешку кабина — все было свалено посреди склада как попало, наспех. Видно, обломки свезли сюда в спешке и бросили, не успев разобрать их как следует.

— Это ж моя машина! — Рид остановился у разломанного крыла с номером, любовно погладил смятый бок.

Отец Климент повернулся к Коллинзу.

— Откуда добро, лейтенант?

Лейтенант улыбнулся.

— А я на всякий случай выписал два пропуска. Один вручил знакомому, это его склад. Он мне кое-чем обязан, так что ночью они съездили на место и все вывезли. А через пару часов ангар полыхнул. Но кто это сделал, я не знаю.

— Но как вы догадались, что их надо вывезти? — повернулся к нему Рид.

— Не знаю! — честно сознался Коллинз. — Было какое-то предчувствие.

— Лейтенант, а сейчас у вас какое предчувствие? — повернулся к нему отец Климент.

— Надо побыстрее уносить ноги! — улыбнулся Коллинз. — А то здесь случаются облавы. Как бы не напороться на патруль! Придерутся к документам, отвезут в участок! Потом объясняй, что ты делал в аварийном здании.

— За дело! — приказал отец Климент. — А ты, Фло, иди и жди нас в машине.

Но Флоран сама знала, что ей делать. Она подошла к разбитой кабине, наклонилась, сквозь пролом просунула голову внутрь.

Поначалу ничего не могла разглядеть — кабина была завалена рухнувшим стеклом, кусками приборов. Они фосфоресцировали в темноте. Но тут вспыхнул луч — Коллинз достал фонарик и дал его Риду.

Теперь Флоран могла видеть разбитые часы, они валялись на полу — наверное, в момент удара они вывалились из панельного щитка. Это были те часы, на которые в последние мгновения своей жизни смотрел ее отец. Рядом лежало кресло, обшитое светло-коричневой тканью. Ткань была забрызгана чем-то красным — очевидно, кровью.

Дурнота подступила к горлу. Флоран представила, как на полу, придавленные креслами, лежат ее родители, как коричневая обивка впитывает в себя живую, теплую кровь горячо любимых людей.

— Фло, тебе плохо? — Рид подхватил ее под руку.

— Нет, ничего! — Флоран отвела его руку. — Не обращайте внимания, я выйду подышу воздухом.

Пока мужчины изучали обломки — резали, пилили, строгали, — Флоран стояла у дверей, утирая льющиеся из глаз слезы. Это были последние на земле вещи, которые видели ее самые близкие люди. Эти куски железа, пластика, осколки стекла помнили их дыхание, их тепло, хранили в себе их кровь.

Это было невозможно сознавать. Чувствуя предательскую слабость в ногах, Флоран вышла во двор. Подошла к ближайшему сугробу, зачерпнула в ладонь холодного снега, растерла лицо.

Стало немного легче. Где-то за близкой рекой закатывалось солнце. Оно равнодушно смотрело на девушку с заплаканным лицом, не в силах ничего предложить. Оно не могло даже растопить снег, пробить своими стрелами сгущающиеся облака, а не то чтобы осушить ее слезы. На мгновение Флоран показалось, что солнце это и есть Бог — великий, непостижимый и... беспомощный. Но ей тут же стало страшно от таких мыслей. Флоран снова наклонилась и зачерпнула пригоршню снега. Скатав из него снежок, приложила вначале к одной щеке, потом к другой. С каждым мгновением снежок становился меньше, терял форму, рыхлел.