Решительный сентябрь (журнальный вариант)

Аннотация

Повесть Жанны Браун «Решительный сентябрь» была опубликована в журнале «Искорка» №№ 10–12 в 1980 году.

Мы хотим познакомить вас с новой повестью ленинградской писательницы Жанны Браун «Решительный сентябрь», которая скоро выйдет отдельной книгой в издательстве «Детская литература». В повести много сюжетных линий, героев и проблем. В ней рассказывается о школьниках и учениках ПТУ, о пионерском галстуке, о настоящей дружбе и о любви. Особое место в повести занимает мастер ПТУ Виктор Львович, которого ученики уважительно называют — Комиссар. «Искорка» предлагает своим читателям журнальный вариант некоторых глав из этой повести. Речь в них пойдёт о шестикласснике Сергее Димитриеве, который попадает в сложную ситуацию и в борьбе за своё честное имя совершает немало ошибок. Встреча в ПТУ с Комиссаром помогает ему не только увидеть свои ошибки, но и найти верное решение. Оказывается, мало самому быть честным человеком, нужно и другому помочь встать на ноги. «Искорку» интересует мнение читателей об этой повести. Как бы они поступили на месте Сергея! Ждём ваших писем. Дорога на эшафот 1 Сергей стоял в коридоре возле открытого окна и тихо злился. Через несколько минут звонок, а Вальтера всё нет. Именно в эту минуту к нему подошла Маруся Нарыкова. Сама подошла. Сергей даже растерялся вначале и ничего не мог с собой поделать, а язык стал чужим и понёс околесицу самостоятельно. — Димитриев, — сказала Маруся, — после уроков наше звено идёт собирать макулатуру. — Обойдётесь без меня, — сказал язык. Сергей похолодел. Сейчас Маруся отвернётся от него и уйдёт. И всё… А сам он никогда в жизни не решится заговорить с ней. — Почему ты грубишь? — удивилась Маруся. — Это же не я придумала. И потом… почему ты так на меня смотришь? — Как? — Ну, так… — Нужна ты мне… — сказал язык, а Сергей попытался отвести взгляд и не мог. Маруся склонила голову к плечу и улыбнулась. — Не упрямься, Димитриев, ты же не хочешь, чтобы наше звено было хуже других, правда? Я на тебя надеюсь. Пойдёшь? И тут Сергей наконец опомнился, прикусил язык и кивнул. Маруся опять улыбнулась и побежала в класс. Сергей стоял и смотрел ей вслед. Он чувствовал себя счастливым. Вадик Ефимов с разбега стукнул Сергея по спине. — Привет, Серый! Ты чего стоишь и рот до ушей? — А мы с Нарыковой пойдём после уроков макулатуру собирать, — сказал Сергей и щедро предложил: — Пошли с нами? Вадик скривил губы. — Нашёл дурака… Мне вся эта макулатура — во! — и он провёл ребром ладони под подбородком. — Давай лучше после уроков в кино. Сергей медленно спускался с облаков. Земля была всё ближе, и на этой твёрдой земле стояли кинотеатры, а в кинотеатрах шли новые фильмы… — Нет, — сказал Сергей, — я же обещал. — Нашёл с кем связываться, — возмутился Вадик, — да плюнь ты на эту донну Маню! Подумаешь, стала звеньевой и воображает. Земля всё ещё кружилась под ногами. Сергей виновато улыбнулся. — Нет. Она ждать будет. — Скажите пожалуйста… — насмешливо протянул Вадик и пропел: — Ах, эти синие глаза… Сергею показалось, что его голова попала в горящую печку, так жарко стало щекам. Наверное, вся школа слышала, как издеваются над Нарыковой. — Ты что сказал? — переспросил он. — А ну, повтори! Ефимов отступил на шаг. — Пошутить нельзя! Жени-и-их! Сергей размахнулся и ударил Ефимова кулаком. Вадик схватился за ухо. И тут как нарочно из-за угла коридора вывернулась Полинка Воробьёва, самая сведущая девчонка в школе. Она всегда всё видела, всё слышала, про всё знала. Ребята прозвали её Интерпол. — Ага! — закричала Полинка. — Дерётесь?! — Сама ты дерёшься, — буркнул Сергей и сунул руки в карманы. Он вообще не любил драться, а с Вадиком Ефимовым они жили в одном доме, на одной лестнице. — Ну конечно! Думаете, я слепая? Я всё-всё видела своими глазами! Ты, Димитриев, ка-а-к размахнулся, — остренький носик Полинки подрагивал. — Ефимов, бедненький, тебе очень больно? Вадик опустил руку. Ухо было багровым. — А то нет… — процедил он. — Ладно, Серый, запомни: за мной не пропадёт! 2 Сергей влетел в кабинет русского языка. И тут же рядом с ним плюхнулся на скамейку толстяк Вальтер. Галстук набок, пиджак нараспашку. — Во, дал космическую скорость, — тяжело отдуваясь, сказал он. — Куц рядом со мной щенок! Серый, ты чего такой сердитый? — Ничего! Мог бы один раз не позавтракать. С порога класса раздалось твёрдое: — Здравствуйте! Нина Андреевна вытащила из портфеля кипу тетрадей с контрольными работами, положила её на стол перед собой и ладонями аккуратно, с боков, выровняла стопку. — Порадовали вы меня, нечего сказать, — она села и раскрыла верхнюю тетрадь. — Диву даюсь, как вас только перевели в шестой класс с такой грамотностью! Я бы вас всех оставила на второй год по русскому языку. Всех, за исключением Ефимова, Нарыковой и Быкова. Эти вытянули на четвёрку. Остальные: тройки и двойки. Стыдно сказать… шестой класс! Димитриев? — Она окинула класс вопросительным взглядом. Сергей встал. — Я — Димитриев, а что? — Иди к доске. — Покойному было двенадцать лет, — скорбно прошептал Вальтер. Диктовала Нина Андреевна громко, отчётливо. И Сергей написал: «Он сделал палезное дело и сам был не сказано рад этому». Вальтер делал ему какие-то непонятные знаки. Интерпол писала что-то в воздухе пальцем. — Всё? — спросила Нина Андреевна. Сергей опустил руку, перечитал написанное и решительно исправил в слове «сделал» «с» на «з». — Подумай и проверь ещё раз, — сказала Нина Андреевна. — А чего? — спросил Сергей. — По-моему, всё правильно… — По-твоему, может быть, а вот по-русски… Скажи мне, Димитриев, ты за всю свою жизнь выучил как следует хоть одно правило? — Выучил. — Какое же? — Уличного движения. Ребята хохотали, словно возле доски стоял Юрий Никулин. Сергей тоже заулыбался. Он весело оглядел класс, и отовсюду на него смотрели бедовые лица заговорщиков. Каждый из ребят мог оказаться на его месте, да и был не раз, поэтому казнь у доски не считалась позором. И Маруся смеялась, но смеялась беззвучно, только вздрагивали крылышки чёрного фартука и щурились глаза, но в их развесёлой синеве виднелась жалость. Сергей поперхнулся от этой улыбки. — Возьми свою, с позволения сказать, работу и завтра останешься после уроков на дополнительные занятия. Всё это происходило в классе среди нормальных людей, но Сергея среди них не было. Его не стало сразу, точно жалость в глазах Маруси обладала убийственной силой. Сотни людей всходили на эшафот, но за всю историю человечества никто ещё не сходил с эшафота после казни. Сергей был первым. Тысячу лет он шёл от доски к своему столу и тысячу лет набирался мужества пройти мимо Маруси и не превратиться в горстку пепла. После занятий Сергей хотел незаметно улизнуть домой. Жизнь потеряла для него теперь всякую привлекательность. И даже поломанный отцовский радиоприёмник, о котором он хотел говорить с Вальтером, из большой беды стал песчинкой. Больше всего он боялся, что за ним увяжется верный Вальтер и придётся что-то говорить и что-то объяснять, но друг неожиданно погиб на последнем уроке географии и теперь потел возле карты, отыскивая пустыню Гоби в Африке. В раздевалке стояла Интерпол. — Димитриев, как не стыдно! Тебя ждут, ждут, а ты прохлаждаешься. — Кто меня ждёт? — Нарыкова, кто же ещё? Вот именно, кто ещё? Как будто Нарыкова ждала его каждый день. И ещё неизвестно, ждёт ли? Эта Интерпол что угодно может придумать… — Брось, — сказал Сергей как можно равнодушнее и отвернулся. — Ах, вот как, его ждут, а он брось? — громче чем надо запищала Полинка. — Нарыкова мне сама сказала: «Иди посмотри, где там Димитриев». Она тебя в скверике ждёт. МАК У ЛАТУРА 1 Скверик был через дорогу от школы. Маруся сидела на скамейке. На коленях у неё лежал свёрнутый полиэтиленовый мешок. Увидев Сергея, Маруся встала. — Димитриев, я жду, жду, а тебя всё нет… Договорились же. Я уже думала, что ты не хозяин своему слову. Все ребята разошлись, только мы с тобой отстаём… «Мы с тобой!» Сергей просто ошалел от радости. — Нарыкова, спорим, тебе не допрыгнуть до этой ветки? — До какой? Сергей показал на толстую ветку. Ребята иногда устраивали здесь турниры, и Сергею ещё никогда не удавалось допрыгнуть. Но это было раньше, а сейчас он знал — допрыгнет. — Ты с ума сошёл. Высоко! — испуганно сказала Маруся. Сергей швырнул на землю портфель, разбежался, взлетел над землёй и повис на ветке, раскачиваясь, как обезьяна. — Ага! — торжествуя, закричал он. — А ты не верила! Сквозь листву он видел запрокинутое к нему, восхищённое лицо Маруси и готов был висеть на этой ветке до конца жизни. Смеялся город. Веселилась улица. Звенели смехом трамваи. Прохожие плыли над землёй. И всё вокруг было расцвечено яркими красками. — Давай теперь я понесу, — Сергей забрал у Маруси мешок из полиэтилена, а заодно и портфель. Случайно оглянувшись, он увидел, как из школы вышел Вальтер и остановился на углу, озираясь. Наверное, искал его. Сергей хотел было крикнуть, позвать Вальку с собой, но в это время Маруся таинственно приложила палец к губам и прошептала: — Тс-с-с-с… Смотрит… Возле подворотни притаилась урна: два красных шарика на железной ножке. Стояла и холодно присматривалась к улице. — Как будто марсианин спрятался под землю и выставил глаза. Похоже, правда? — Ага, — сказал Сергей, — притворился урной, а сам наблюдает за нами… Ты Бредбери прочти. Хочешь достану? — Я читала. Сергей остановился поражённый. — Брось… разве девчонки серьёзные книги читают? Маруся тоже остановилась. — По-твоему, выходит, девчонки не люди, да? — Почему? Люди. Только я думал, они всё больше про любовь читают. — Ну, конечно, — обиженно перебила его Маруся. — Кому это интересно, про любовь… Я, например, терпеть не могу про любовь. Сергей засмеялся. — А вот и неправда! Я сам видел, как ты Бальзака читала! Маруся покраснела, как будто её уличили в чём-то нехорошем. — Ну, конечно… Много ты понимаешь! Бальзак про жизнь пишет, про людей… Бальзак великий французский писатель! — Кто? Бальзак? Бальзак женский писатель, если ты хочешь знать! Вот Дюма — это сила! Это, я понимаю, великий писатель! Маруся открыла рот, хотела что-то сказать, но ничего не сказала, только тряхнула головой, повернулась и, пошла вперёд. Сергей удивлённо смотрел на обиженную спину Маруси. Он не понимал, что случилось. Разве человек не имеет права на своё мнение? Он догнал Марусю и осторожно тронул её за рукав: — Нарыкова, что ты, в самом деле? Брось… Маруся отдёрнула руку. — В зоопарк привезли больших крокодилов, — грустно сказал Сергей, — а для крокодильчат места не хватило. Теперь они стоят в очереди в кассу за билетами… Маруся остановилась. — Зачем им билеты? — На родителей посмотреть. Денег у них нет, а крокодиловым слезам никто не хочет верить. — Димитриев, — смеясь, сказала Маруся. — Ты невозможный человек! Я и не знала, что ты такой… такой выдумщик! — Я не выдумщик, — сказал Сергей печально, — я человек, набитый обрывками информации, как справочник туриста. Так говорит моя бабушка. — А ещё что говорит твоя бабушка? — Много чего. Например, что прогресс двигают женщины. — Почему? — Потому что у мужчин для такой долгой работы не хватило бы времени. Недавняя ссора была забыта. Они вошли в парадные двери старинного дома. Здесь было полутемно, и из-за этой полутьмы разноцветные витражи в овальных окнах лестничных площадок светились, напоминая арабские сказки. — Вот бы нам набрать здесь сразу мешок макулатуры, — мечтательно сказала Маруся. — А то есть такие лестницы, что и заходить не хочется. Сергей кивнул. Он уже не слышал, что говорила Маруся. В голове у него всё быстрее и быстрее закручивались слова, приобретая иной, неожиданный смысл. Он взбежал на несколько ступенек вверх, остановился и повернулся лицом к Марусе. — Может, сто, а может, и тысячу лет назад, далеко-далеко, в незнакомой стране, — таинственным голосом начал он, — жил да был МАК у горы ЛАТУР. МАК был весь с головы до ног сделан из старой бумаги. Голова из книг, колпак из обложек, борода и нос из старых газет. Гора ЛАТУР тоже была бумажной. А раз МАК был бумажный, то люди считали, что у него и душа бумажная, и не дали ему никакой фамилии. Звали его просто: МАК У ЛАТУРА. Наверное, тысячу лет сидел МАК у своей горы. Люди считали, что всю старую бумагу нужно выбрасывать, и с каждым годом всё выше становилась гора из забытых новостей, сказок и легенд. И только самые умные приходили в гости к МАКУ. Мак вынимал из горы какую-нибудь очень старинную бумагу и читал им разные сказки. Люди приходили к нему скучные, а уходили весёлые и сразу начинали совершать подвиги… Но однажды какой-то глупый человек бросил на МАКА горящую спичку. И на том месте, где сидел МАК и стояла гора ЛАТУР, вспыхнул большой костёр… Прошло много лет. И вот снова люди, которые хотят совершать подвиги, решили собрать МАКА и сказочную гору ЛАТУР, а для этого им нужно много-много старой бумаги… — Это ты сам придумал? Вот сейчас? Сергей перевёл дыхание. — А чего?.. Маруся покачала головой. — Счастливый… Я бы так не смогла. Сергей подбросил портфель, поймал его и съехал по перилам вниз к лифту. — Ладно, Нарыкова, идём по квартирам быстрей, а то ребята нас так не дождутся. Но оказалось, что в этом старинном доме жили на редкость хозяйственные люди. Они хранили старую бумагу как память и предпочитали сказке быль. Обойдя весь дом, ребята набрали всего несколько журналов и кипу серых от пыли газет. — Димитриев, — жалобно сказала Маруся, — мы ещё не набрали ничего, а я ужасно устала… — Иди в скверик и подожди меня, — сказал Сергей, — я сейчас быстро обойду следующий дом. Чего-нибудь да соберу. — Ну конечно, как это я брошу тебя одного? — Иди, иди, — сурово сказал Сергей, чувствуя себя настоящим мужчиной. Маруся покорно улыбнулась и побежала в скверик. Сергей вихрем пронесся по парадным и черным лестницам следующего дома. — Серый! Сергей оглянулся. Возле дома, подпирая плечом стену, стоял, сунув руки в карманы форменных брюк, Вадим Ефимов. Стоял так, будто кого-то поджидал. Сергей вспомнил про утреннюю ссору и радостное настроение стало понемногу замирать. Он хотел было сделать вид, что не слышит, но потом решил, что Ефимов может расценить это как трусость. Ефимов смотрел на него и улыбался, словно никакой ссоры вообще не было. Сергей насторожился. Что это с ним? Уж что-что, а прощать обиды просто так Ефимов не умел. Вадик отделился от стены и дружелюбно спросил: — Много набрали? Сергей поставил на землю до половины наполненный мешок. Ефимов сочувственно покивал головой. — Не густо… — Да уж… — сказал Сергей, чтобы что-нибудь сказать. Он не мог решить, как ему держаться с Ефимовым. До сих пор они особенно не дружили, но и никогда не ссорились. — А я тебя ждал, — сказал Ефимов. — Меня? — Сергей нахмурился. — Посчитаться хочешь? — Всё помнить — мозгов не хватит. Чего не бывает… — великодушно сказал Ефимов. — Иди-ка сюда. Он повернулся и пошёл впереди Сергея. Сергей свернул за угол и не поверил глазам своим. Между пожарной лестницей и ящиком с песком стояла деревянная тачка, груженная двумя громадными рваными мешками с макулатурой. — Где взял? — только и нашёлся Сергей. — Там уже нету, — скромно сказал Вадим. — Бери, для тебя приготовил. У матери этого добра в жилконторе вагон. Я-то за своё звено распинаться не собираюсь. Да и какая разница, кто сдаст, верно? Государству-то всё одно. Сергей во все глаза смотрел на Ефимова, чувствуя себя в эту минуту стопроцентной свиньёй. — Ты, понимаешь, ты… — Не надо, Серый, — перебил его Ефимов, — я же сказал: чего не бывает, верно? С одним условием: про меня никому не говори — тайна покрыта мраком. Ну, я исчезаю! Бывай! 2 Возле приёмного пункта во дворе универмага собралось всё звено с мешками и авоськами, набитыми бумагой. Вальтер тоже был здесь, он сидел на ящике, поджидая Сергея. Тачка с мешками была встречена такими воплями, что их силе позавидовали бы самые дикие дикари. — Это всё Димитриев! — сияя глазами, говорила Маруся. — Граждане, качать Серёгу! — вопил Вальтер, гордый неожиданным успехом друга. Сергей отбивался. — Бросьте! Не надо, ребята! Это не совсем я, то есть, понимаете… Но его никто не слушал. Из будки выглянула приёмщица и заявила: «Если школьники не прекратят сумасшедший дом, я закрою пункт и пусть они девают своё добро куда хотят». Во двор вбежал краснолицый дядька в зелёной дворницкой курточке и длинном брезентовом фартуке. — Я тебе покажу воровать! — хриплым голосом закричал он. — Я тебе… — Спокойнее, дядя, — сказал Вальтер, — не забывайте, вокруг вас дети. — Бандиты вы, а не дети, — ещё громче закричал дядька. — На минуточку оставил тачку, кружку пива выпить, прихожу, а её нет! Хорошо, один ваш малец подсказал, куда её уволокли!.. Ворьё! Привыкли чужими руками жар загребать! А ещё в красных галстуках. — Я не вор, — деревянными губами выговорил наконец Сергей. Его никто не услышал. Ребята растерянно сбились в кучу, а Маруся как стояла, так и осталась стоять рядом с Сергеем, только лицо её стало серым, как бумага, которой были набиты мешки. Дворник откатил тачку и схватил Сергея. Пальцы у него были железными, они сомкнулись вокруг Серёжкиного предплечья капканами. Вальтер опомнился, подскочил к дворнику и стал вырывать Сергея из его рук. — Да не брал он вашу тачку! Пустите его! Не имеете права хватать, слышите! Дворник легко, одной рукой отбросил Вальтера. — О правах заговорили! Воровать у тебя тоже есть право? Вот я вас обоих сведу в милицию. Сергей стоял неподвижно, безвольно опустив руки, и тупо смотрел на тачку. Вальтер повернулся к нему. Толстые губы его вздрагивали, казалось, добродушный, невозмутимый Валька вот-вот заплачет. — Валька, честное слово, не брал я её. Это Ва… — Эх ты… МАК У ЛАТУРА, — тихо сказала Маруся, повернулась и пошла со двора. Сергей растерянно смотрел ей вслед. — Привет вам, птицы! — сказал Вальтер. — Тачка с неба свалилась? — Ладно, Валька, потом… Сергей схватил портфель и помчался к школе. И всё время, пока он бежал, перед его глазами мелькало розовое улыбающееся дружеское лицо Ефимова. Вадик с ребятами из редколлегии стоял в вестибюле и наблюдал, как Интерпол старательно прикалывает к щиту на стене отрядную стенгазету. Краска на газете ещё не просохла, и Ефимов вслух переживал, что образуются потёки и испортится внешний вид газеты. Сергей подбежал к Ефимову и рывком повернул его к себе. — Ты… тачку… где взял?! — К-какую тачку? — удивился Ефимов, бледнея. — Обыкновенную! Какую мне подсунул! Интерпол спрыгнула со стула и подскочила к Сергею, негодующе тряся бантом. — Димитриев, опять за старое принялся?! Ефимов попятился к ребятам. — Братцы, да он тронулся! — оправившись от испуга, насмешливо крикнул он. — Тачкой какой-то бредит! Ты что, Сергей! Как, братец, работягой заделался? Тачечки, молоточечки… Сергей рукавом вытер пот, размазав грязь по лицу, и в смятении уставился на Ефимова. Пока он бежал в школу, ему казалось — стоит только схватить Вадима за руку, и всё прояснится… Но Вадим ускользал от ответа. — Говори, где взял тачку? — Не видел я никакой тачки! — Ефимов возмутился так искренно, что Сергей на секунду усомнился: может, ему всё это приснилось? — Ты же её мне сам подсунул! — Я?! У тебя что, свидетели есть? Сергей ошеломлённо замолчал. Свидетели? Какие свидетели? Так вот оно что… — Подлец! — крикнул он и, подняв обеими руками портфель, обрушил его на голову Ефимова. Интерпол завизжала пронзительно, будто пожарная сирена, и повисла на Сергее мёртвой хваткой. Ребята навалились, отобрали портфель и оттащили Сергея от Ефимова, держа за руки. Ефимов дрожащими пальцами размазывал по лбу кровь. Она стекала по брови на щеку и мелкими каплями расплывалась на белом крахмальном воротнике рубашки. Возле Ефимова суетилась Интерпол. — Это что же такое получается? — кричала она. — Прямо озверел! И утром я своими глазами видела! Просто сумасшедший дурак! — Если каждый будет портфелями размахивать, — поддержали Полинку ребята. — Серый, ты совсем уже, как с цепи сорвался! — Разобраться надо! — А чего разбираться? Ефимов всё время в пионерской был. В вестибюль вошла Маруся. Лицо её было заплаканным, волосы растрепались. Увидев её, Сергей задёргался, пытаясь вырваться. — Нарыкова! — крикнул он. — Ну хоть ты-то поверь! Я не виноват, честное слово! Нарыкова!.. Но Маруся прошла мимо, не взглянув на Сергея. Вот и всё. Летел счастливый поезд. Звенели рельсы. Пели песню колёса. Светилось небо радугой. И вдруг: трах-бах! Исчез поезд. Сломалась радуга. Пропала песня. И ничего, ничего не осталось. А много ли человеку надо? Муха цеце 1. Марина Павловна шла насупясь и ни разу не взглянула на поникшего Сергея. Он плёлся рядом, то отставая, то забегая вперёд, стараясь поймать бабушкин взгляд. Но она упорно отводила глаза в сторону, спрятав их за круглыми очками. Обычно Марина Павловна обходилась без очков. Даже читала, держа книгу в вытянутой руке и откинув голову. Но стоило Марину Павловну чем-нибудь обидеть, как она надевала очки, замолкала и сразу становилась отчуждённой и недоступной. Словно вместе с очками надевала броню от обид. На углу, возле трамвайной остановки, Сергей с тоской посмотрел на стеклянные двери домовой кухни. Бабушка частенько встречала его после школы, и они дружно шли в «Лентяйку», как называли домовую кухню в обиходе, полакомиться свежими пирожными. Пирожные здесь были, на взгляд Сергея, вкуснее, чем в «Севере», куда они ходили всей семьёй праздновать окончание Славкой и Фёдором восьмилетки. Это было в июне. Отец с матерью тогда приезжали в отпуск из Индии. У них в доме в то время было шумно и людно. Бабушка ворчала: «Как на вокзале», а сама радовалась множеству интересных людей. И тогда, в «Севере», отец веселился вовсю. Так только он один может: объединить вокруг себя самых незнакомых людей и заставить их веселиться, как маленьких. Славке хорошо — он на отца похож. А вот Сергей похож на маму. Бабушка говорит, если на мать похож, значит, счастливый будет. Ничего себе счастливый, дальше некуда! Сергей взглянул на замкнутое лицо бабушки и затосковал. Единственным средством, выводящим бабушку из молчания, был юмор. Сергей лихорадочно рылся в памяти, надеясь извлечь что-нибудь такое, что бы бабушка оценила, но ничего сносного не вспоминалось. — Ба, — сказал он наконец, отчаявшись, — я прочёл в «Науке и жизни», учёные бьют тревогу потому, что в морских портах очень много крыс развелось и никакие яды их не берут. Представляешь? Бабушка молчала, и по выражению её лица нельзя было понять, слышала ли она вообще Серёжкины слова. — Ба, ну что ты молчишь? Тебя это не интересует? — спросил он, снова забежав вперёд. — Меня интересуют не портовые крысы, — не глядя на Сергея, сухо сказала бабушка, — а странное поведение моего младшего внука. Сергей сник. Как ни старался он отдалить минуту объяснения, увести разговор в сторону, минута эта всё-таки наступила. Да ещё именно сейчас, когда в бабушке не успел остыть гнев, вызванный беседой с директором. — Ба, — понуро спросил он, — ты меня хорошо знаешь? — До сегодняшнего дня я была в этом уверена. — Я очень плохой человек? Марина Павловна остановилась, приподняла очки двумя пальцами и внимательно посмотрела на Сергея из-под очков, снизу вверх (за последний год он перерос её почти на голову). Потом сказала: — Не очень. А что? — Если… если тебе сказали про меня плохое, ты вот так… сразу и поверила? — За последние два часа я не слышала о тебе от директрисы ни одного хорошего слова… Думаю, что здесь какое-то недоразумение. Уверена в этом. Сергей облегчённо перевёл дыхание, словно всё время боялся услышать другое. И тут же устыдился. Как он мог сомневаться — это же бабушка! — А она сразу поверила… Он сказал это самому себе, своим мыслям, но Марина Павловна услышала. — Если ты имеешь в виду вашу директрису, то, во-первых, она не знает тебя так, как знаю я, а во-вторых, в твоём возрасте пора бы уже осознать силу слова. Кулак не аргумент. — Это смотря для кого, — с горечью возразил Сергей. Димитриевы жили в угловой квартире на шестом этаже громадного дома с несколькими дворами. В первом дворе Сергея ждал Вадим. Он был не один. Рядом с ним стоял девятиклассник Емельянов, или, как его звали во дворе, Меля. Он был самым добродушным парнем во всём доме. Ребята его возраста давно уже упорхнули со двора в жизнь, а Меля всё таскался за пятиклассниками. Чинил им велосипеды, точил коньки, собирал микромоторчики, и если кто-нибудь из них просил «дать по лбу» очередному обидчику, охотно давал, не спрашивая, за что. Марина Павловна рядом с недругом не входила в план Вадима. Он несколько растерялся, но всё же толкнул Мелю локтем, а сам с независимым видом отошёл в сторону. Меля шагнул к Сергею. — Здравствуйте, Марина Павловна, — смущаясь и краснея, пробормотал Меля. — Сергей, отойдём, а? Поговорить надо… Сергей остановился. — Ба, ты иди. Я сейчас. Марина Павловна испытующе посмотрела сначала на красного, потного Мелю, а потом на притаившегося Вадика… — Понятно, джентльмены. Наёмные силы в действии? — Да нет… — ещё больше смущаясь, пробормотал Меля. — Дело тут одно… Поговорить бы надо. — Ба, ты иди. Я сейчас, — с досадой повторил Сергей. Ну как она не понимает?! Не хватало ещё, чтобы Вадька и Меля решили, что он прячется за бабушкину спину. — Ага! Вот вы где! — раздался за спиной Сергея весёлый голос брата. — Я пришёл голодный, а в доме хлеба нет. — Славка покрутил над головой авоськой, набитой хлебом, батонами и бубликами. — А как поживает дорогой товарищ Емельянов? Как успехи в области народного образования? — Да ладно тебе… — невольно отступая, пробормотал Меля и растерянно оглянулся на Вадима. Дело приняло неожиданный оборот. А Славка не унимался. — Грызёшь гранит науки? Усвоил наконец разницу между винчестером и Манчестером? — Усвоил… — В институт небось решил подаваться? Меля потупился. — Ага. Мать хочет… Только вот… конкурса боюсь. — Ничего, — подбодрил его Славка, — жми, Меля, твоя неделя. — Вячеслав! — остановила Славку Марина Павловна. Меля достал из внутреннего кармана носовой платок и вытер лоб. Вид у него стал совершенно потерянный. Сергей смотрел на него с жалостью. Вот уж, действительно, сила есть, ума не надо. Хотя, с точки зрения Сергея, Меля был не такой уж никчёмный, как его считали ребята. Пусть бы кто-нибудь из женщин попробовал испечь такие пироги или ватрушки, какие печёт Меля! Пальчики съешь! Однажды Сергей застал его на кухне. Меля смутился, начал лепетать что-то, мол, мать попросила его приглядеть, а когда убедился, что Сергей не смеётся и с удовольствием уничтожает один пирожок за другим, да ещё похваливает, обрадовался и чуть не закормил его до смерти. На кухне Меля совсем другой человек: даже не узнаешь в нём всегдашнего недотёпу. В фартуке, с засученными рукавами, весёлый, находчивый, даже быстрый. У него на плите не сгорит и не выкипит. Только мать Мели и слышать не хочет о поварской школе. А что здесь такого стыдного, если у родителей-врачей сын получится повар? Меля, бедный, переживает… Нет, он не такой уж глупый, он просто выбитый из колеи, что ли… — Ты, Славка, совсем уже, — недовольно сказал Сергей. Ефимов потерял терпение, ожидая, пока кончатся разговоры и Меля начнёт бить Сергея. — Он тебя оскорбляет, а ты рот раскрыл! Да он от зависти! Сергей буквально перелетел через двор и снова изо всей силы стукнул Вадика портфелем по голове. — Опять за своё, да? Мало тебе было? Ефимов схватился руками за голову и бросился бежать, выкрикивая на ходу: — Все на одного, да?! Я тебе это припомню, жени… Последнее слово докричать он не успел. Сергей догнал его и подставил ногу. Вадик с размаху грохнулся на землю. Тяжело дыша, Сергей наклонился к нему. — Последний раз предупреждаю. Услышу ещё раз — пожалеешь! Первым опомнился Славка. — Какая муха тебя укусила? — спросил он, подбегая. — Цеце, — угрюмо сказал Сергей и отвернулся. Бабушка дрожащими руками поправила берет и вздёрнула подбородок. В семье это движение Марины Павловны означало разрыв дипломатических отношений. — Боюсь, Сергей, что ты потеряешь моё уважение, — сердито произнесла она. Славка поднял Ефимова, отряхнул ему курточку. — Не хнычь, смотреть противно. Ефимов вырвался из его рук, отбежал в сторону и закричал, размазывая по щекам слёзы: — Можешь не смотреть! Одна шайка! Ну, теперь погоди, Серёженька, теперь тебе мало не будет! Вместе с твоим братцем! Славка непринуждённо помахал ему рукой. Сергей стоял нахохлившись и смотрел себе под ноги, словно угроза Ефимова относилась к кому-то другому. «А бабушка ещё говорит «слова»… — горестно размышлял он. — Где же их взять, эти слова, чтоб до такого типа, как Вадька, дошли? Где?» Славка подошёл и обнял Сергея. — Братец, за что ты его? — За подлость. — Помочь? — Спасибо. Я сам. — Смотри, если что, я готов. — Ладно. Сергей медленно побрёл домой. Донна Маня 1. Зоология была третьим уроком, и Сергей с тоской думал, что ещё целых два часа будет продолжаться эта пытка школой. Он многое отдал бы, чтобы оказаться сейчас далеко отсюда, среди незнакомых людей, лишь бы не видеть чужое лицо Нарыковой и, главное, не натыкаться то и дело взглядом на розовую, фальшивую физиономию Ефимова. Вчера Антонина Петровна оставила Сергея в классе после уроков. Он понял, что предстоит задушевный разговор, потому что даже Вальтера «классная мама» настоятельно выпроводила в коридор, несмотря на бурное Валькино сопротивление. Некоторое время Антонина Петровна ходила по классу молча, придерживая двумя руками на груди серый пушистый платок, точно за долгий школьный день она страшно промёрзла и теперь никак не могла согреться. А Сергей сидел, опустив голову, и разглядывал изрезанную перочинным ножом крышку стола. Он слышал, как Антонина Петровна несколько раз тяжело вздохнула, видимо, мучилась, не зная, как приступить к разговору. Ребята любили свою «классную маму» за незлобивость. Она никогда и никому не жаловалась на них, в том числе и родителям. Избегала публичных разносов. Сергей не помнил, чтобы она кого-нибудь стыдила или отчитывала при всех. Только с глазу на глаз. Да и то, ругая заслуженно, больше всего боялась обидеть. Наконец Антонина Петровна перестала ходить и села рядом с Сергеем, с трудом втиснув грузное тело в узкое пространство между столом и скамейкой. — Серёжа, мы с тобой всегда доверяли друг другу, верно? Сергей кивнул. — Я вижу, что с тобой стряслась беда, и хочу тебе помочь, только не знаю как… Помоги и ты мне, пожалуйста. Сергей снова промолчал. Конечно, откуда ей знать, если её в тот день даже в школе не было. — Расскажи мне про тачку и про всё, что случилось. В эту минуту в класс вошла пионервожатая Светлана. — Антонина Петровна, а я вас везде ищу. — Нельзя ли попозже, Светочка? У нас с Серёжей важный разговор. Светлана холодно взглянула на Сергея. — Это как раз его касается. Говорят, что он опять грозит Ефимову расправой. Сергей уставился на пионервожатую. Ничего себе финт! Когда это он грозил Вадиму? — Это неправда! Он всё врёт. — Зачем? — Да потому, что он подлый трус, вот зачем. — Нет, вы слышите, Антонина Петровна? — изумилась Светлана. — Как тебе только не стыдно, Димитриев? Как у тебя язык повернулся говорить такое о своём товарище?! — Он мне не товарищ, понятно? Антонина Петровна встала, нервно стянула на груди платок. — Подождите, Светочка. Здесь какое-то недоразумение. Я знаю своих ребят, знаю Серёжу… Мы сейчас с ним поговорим и всё выясним. «Классная мама» смотрела на Сергея с надеждой. Она была расстроена Светланиным вмешательством и ждала, что Сергей поможет ей доверием, но Сергей чувствовал себя униженным и не желал теперь никаких задушевных бесед. Он вскочил. — Можете не верить! Вы только Ефимову своему верите! Светлана вспыхнула, но тут же взяла себя в руки, уверенная, что главная задача пионервожатой не потакать, а обличать зло, и гневно сказала: — Ефимов — настоящий пионер, и не смей говорить о нём гадости. Это ты всех опозорил! Это из-за тебя Нарыкова отказывается быть звеньевой. Принципиально! — Ну и целуйся со своей Нарыковой! Принципиально! И выбежал из класса. Возле деревянного барьера раздевалки на низкой скамеечке сидела Маруся, уперев локти в колени и положив подбородок на сплетённые пальцы. Поза её выражала печаль и терпение. Увидев Сергея, она встала и шагнула ему навстречу. — Димитриев, я ждала тебя. Ты обязан мне сказать. — Что я обязан тебе сказать? — Правду. — Ах, правду?! А зачем она тебе понадобилась? Ты же с самого начала мне не поверила… Эх ты, донна Маня! 2. На парту перед Серёжкиным носом упал комок розовой промокашки. — Можете прочесть, Димитриев. Я подожду, — сказал учитель, — а то Воробьёва погибнет от нетерпения. — Я для дела! — пискнула Интерпол. Под взглядами всего класса Сергей развернул катышек. «Во вторник тебя на пружине разбирать бупут», — буква «д» у Интерпола, как всегда, была похожа на «п». Та-ак, понятно. — Всё будет гут, сказал Робин Гуд, — шепнул Вальтер, прочтя записку. — Что-нибудь сложное? — спросил зоолог. — Сложное, — дерзко ответил Сергей. — Тогда, быть может, нам лучше вернуться к простейшим? — добродушно предложил зоолог. — Так, кто мне ответит, где живут эвглены и как они передвигаются? Зазвенел звонок. — До свидания, ребята, — сказал зоолог, складывая в старинный портфель с двумя медными застёжками тетрадки с лабораторными работами. — Димитриев, не горюйте. Как выяснилось, даже жизнь простейших сложна, а вы человек. Поэтому приготовьтесь, на следующем уроке я вас спрошу. — Воробьёва, а ты откуда узнала? — Своими ушами, своими глазами… — затараторила было Интерпол и тут же испуганно прикрыла рот ладошкой. В дверях класса стояла пионервожатая Светлана. — Димитриев, во вторник на сборе дружины будет обсуждаться твоё персональное дело. Ты понял, Сергей? — Плакало наше первое место, — сокрушённо сказал Ефимов. Сокрушённо и громко, чтобы Светлана успела услышать и оценить. Вальтер вскочил. — Ты! — сказал он, оттопыривая толстые губы. — Эвглена зелёная! Тебя под микроскоп надо! Концом иголки!.. — Ребята, успокойтесь, — потребовала Светлана, — вопрос слишком серьёзный, а вы ведёте себя по-детски… Мы не можем терпеть в своих рядах людей, которые размахивают кулаками направо и налево, похищают чужие тачки. Стыдно, Димитриев. Я думала, ты умный, а ты, оказывается, просто хулиган. Неужели тебе никто не говорил, что это аморально? Я надеюсь, что на сборе ты наберёшься мужества, честно признаешь свою вину и извинишься перед Ефимовым. — А если честно не признаюсь? — накаляясь, спросил Сергей. — Тогда мы исключим тебя из пионеров и снимем галстук, — напряжённым голосом сказала Маруся и встала за партой. — Димитриев, как тебе не стыдно? Ты же… ты же книги хорошие читаешь! — Правильно, — поддержала её Интерпол. — Нарыкова, я тебя уважаю! — Ах, вот как? — заикаясь от бешенства, спросил Сергей. — Г-галстук снимете, да? Т-ты, Нарыкова, снимешь? А кто ты такая, чтобы г-галстуки снимать? — Сергей, — Светлана побледнела, — о чём ты говоришь? Ты переходишь границы… всякие границы! Но Сергея занесло. Трясущимися руками он развязал галстук и протянул его Марусе. — На. Забирай! Я, может, и сам не хочу быть в одной дружине с тобой и с Ефимовым! Широкая ладонь Вальтера легла ему на плечо. — Старикан, — испуганно сказал он, — ты что? Не надо… Сергей дёрнулся. — Не надо?! А что они все… как глухие! — Димитриев, — тихо сказала Светлана, — дай сюда галстук. Ты его опозорил. Молча швырнув Светлане галстук, Сергей бросился вон из класса. Он бежал по коридору, натыкаясь на ребят. По щекам его катились злые, противные слёзы, и не было никаких сил с ними справиться. Входная дверь в вестибюле хлопала, впуская и выпуская школьников. Сергей выбежал на улицу. Сырой неласковый ветер пронизывал насквозь. Возле трамвайной остановки он остановился. — Сергей! — задыхаясь, кричал сзади Вальтер. — Ну, ты даёшь! Прямо спринтер какой-то! В одной руке Валька тащил два портфеля, а в другой — Серёжкину куртку. Лицо его было красным и потным, как после бани. — Что делать будем? — деловито спросил он, бросив портфели на скамейку. — Я Ефимову отомщу. Вот увидишь! Скачки с препятствиями 1. Бабушки дома не оказалось. На столе голубел листок бумаги, исписанный круглым бабушкиным почерком: «Мистер Твистер, предлагаю вам, в кои-то веки, самому себе разогреть суп. Напоминаю: он в синей эмалированной кастрюле в кухне на окне. Лакей Джон сегодня в отпуске, так что посуду помоете сами, а также подметёте пол и сбегаете за хлебом. Варенье прошу не трогать. Жизнь и без того сладкая. Вечно твоя бабушка». — Чего там? — лениво спросил Вальтер, развалившись в кресле. — Суп разогреть самому, — сказал Сергей, — за хлебом смотаться и вообще проза жизни. А Славка вторую неделю не дежурит по дому… Вальтер неожиданно обрадовался. — Суп — уважаю, — сказал он, потирая руки, — со вчерашнего дня не ел хорошего супа! — Суп есть, — хмуро сказал Сергей. — Знаешь, какой суп Меля варит? Пальчики съешь… А мать из него инженера строит… — А Нарыкова из себя прокурора, — сказал Вальтер. — Серый, чего она на тебя взъелась? — Ладно тебе… Нарыкова справедливая. — Тоже, нашёл справедливую — галстук с живого человека сдирать! — Я его сам снял. — Ну и дурак! Раскипятился, как чайник, я думал, у тебя уши отпаяются… Тоже, нашёл перед кем выставляться! — Ну и пусть, — отрезал Сергей, — у меня другой галстук есть. Возьму и надену, и никто мне не запретит. Забыв про суп, выкипающий на плите, Сергей полез в свой секретер и стал выбрасывать из нижнего отделения рулоны бумаги, спутанные в разноцветный клубок обрывки телефонного провода, обрезки железа, большого плюшевого мишку с прорванным боком, из которого сыпались опилки, великолепный макет эсминца с фанерным пробитым боком и ещё кучу разного богатства. Казалось, ещё секунда — и Сергей потонет в этом море сокровищ. Наконец он встал и торжественно поднял за уголок красный шёлковый галстук, густо исписанный чёрной тушью. — Посмотри на галстук. — Я такой же привёз из пионерлагеря… Только носить мать не разрешила, говорит, пусть на память останется. — Я тоже хотел на память, а теперь носить буду. Из кухни потянуло гарью. — Ой! — завопил Сергей и понёсся спасать кастрюлю. Размазав по тарелкам пригорелые остатки супа, мальчишки с отвращением съели варево и с горя закусили его малиновым вареньем. — Ну и что, — сказал Вальтер, облизывая ложку, — куда теперь двинемся? Не дома же сидеть? — Пошли к Славке в училище. Он что-нибудь придумает. Он, когда захочет, всё может. — А ты уж был там? — Не… ни разу. Сергей убрал со стола, аккуратно завязал ополовиненную банку варенья и засунул её глубоко в буфет за полотняные мешочки с крупами. — Ну вот, — сказал он, по-хозяйски оглядывая комнату. — За хлебом потом сбегаю. Он подошёл к зеркалу и повязал пионерский галстук. — Принципиально буду его носить всегда, — сказал он Вальтеру. 2 — Тебе чего, мальчик? — спросила маленькая седая вахтёрша, обращаясь к Сергею. — Ты чей-нибудь сын? — Я не сын, мы… я брат. — Он, правда, брат, — высовываясь из-за Серёжкиной спины, подтвердил Вальтер. — Славкин брат. Димитриева. — Здесь братьев много, — сказала старушка. — В какой группе? — Не знаю. Он у комиссара учится… Бородатого. Старушка нагнулась, вытащила из-за голенища чёрного валенка большие очки в роговой оправе и, держа их на расстоянии, стала разглядывать расписание занятий, висевшее возле раздевалки. — Двадцать пятая группа… — бормотала она, водя пальцем по стеклу, — вот, вот они где у меня, голубчики… сегодня у нас четверг? — спросила она у самой себя. — Четверг… получается, теория… Топайте на второй этаж, там у нас теория размещается… Ребята поднялись бегом по деревянной лестнице на второй этаж. На маленькой площадке, выложенной цветными кафельными плитками, стоял у стены на кумачовом постаменте бюст Ленина. Вокруг постамента полукругом выстроились пластмассовые горшки с живыми цветами. В простенке между окнами, на тумбочке, под высоким пластмассовым колпаком стоял великолепно сделанный макет телевизионной башни в Останкино. — Вот это я понимаю — работка! — восхищённо сказал Сергей. — Ювелирная! Даже пульт есть. Валька, значит, башня крутится! Давай попробуем? Указательный палец Сергея осторожно прикоснулся к красной кнопке. Макет засветился голубоватым светом, послышалось ровное гудение моторчика, и верхняя часть башни начала медленно вращаться, поблескивая разноцветными огоньками. «Пи-пи-пи», — раздались тихие позывные спутника. — Сила! — восхищённо сказал Сергей. Позывные спутника заглушил резкий звонок. Ребята вздрогнули. Двери кабинетов распахнулись, и в зал хлынул поток учащихся. — Ба, знакомые всё лица! — раздался в толпе весёлый голос Славки. — Зачем пришли? Не могли подождать, пока я домой приду? Сергей только вздохнул. Славка отвёл ребят в сторонку и уселся на подоконник. — Выкладывайте, что у вас за мышиная возня? И побыстрее, сейчас перемена кончится. Сергей замялся. Дома ему казалось, что стоит только прийти в училище, как Славка сразу всё поймёт и научит, как быть дальше. А вот теперь он стоял перед братом и не знал, с чего начать. Вальтер подтолкнул Сергея локтем и сказал: — Мы, понимаешь, из школы ушли… В общем, будет сбор. Серому за Ефима раздрай и полная хана, понял? Славка нахмурился и положил ногу на ногу. — Та-ак, допрыгался, братишка. Ты, конечно, ждал, что за все художества тебе Почётную грамоту выдадут? Чего ты не поделил с Ефимом? Мимо них прошла девчонка с косой, перекинутой через плечо. Накручивая на палец кончик косы, девчонка внимательно слушала, что говорил ей высокий светлый парень. — Ипподром… мировые рекорды… скачки, — донеслось до ребят. Славка покраснел и поспешно встал. — Здравствуй, Настя. Настя обернулась, взглянула на Славку и кивнула ему. — Я к тебе за помощью, а тебе лишь бы поиздеваться, — обиженно пробурчал Сергей. — Я уже вышел из того возраста, когда волнуют подобные мелочи. Эка невидаль, скачки с препятствиями… — громко сказал Слава, пристально глядя вслед Насте. — Какие скачки?! — обозлился Сергей. — Я тебе про дружину, а ты про какую-то ерунду! Славка виновато улыбнулся и похлопал Сергея по плечу. — Извини, не до тебя сейчас… Потом, лады? И ушёл. — Всё будет гут, сказал Робин Гуд, — печально проговорил Вальтер. — А теперь что будем делать? Славка твой — конченый человек… Девчонку с косой видел? Сергей изумлённо взглянул на друга и покрутил пальцем у виска. — Станет Славка переживать. Очень ему надо. — И я бы ни за что не стал, — согласился Вальтер, — что за радость? Назначишь свидание, придёшь, стоишь, ждёшь, холодно, простудишься, лежишь, болеешь, уроки пропускаешь, двойки хватаешь… Всё это он проговорил с таким унылым видом, что Сергей не выдержал и рассмеялся. Вальтер тут же активизировался. — Что всё-таки делать будем? «Расти большой — не будь лапшой» 1. За перемену на доске «Комсомольского прожектора» успела появиться красочная «молния». На зелёном листе картона были наклеены небольшие фотографии. Сергей даже не подозревал, что у Славы может быть такое мужественное лицо. Под фотографиями печатными буквами написано: «Учащиеся, равняйтесь на комсомольцев 25-й группы, сдавших нормы ГТО на „пять с плюсом”!» Обида на брата вновь стеснила сердце. Точно пришпоривая её, Сергей принялся мысленно припоминать брату все мелкие обиды, на которые раньше не обращал внимания… Небось, как по дому дежурить или в магазин бежать, так Сергей, помоги, выручи… Сергей щёлкнул Славкину фотографию по носу и показал ему язык. Брат на фотографии улыбался свысока. Сергей вытащил из кармана огрызок карандаша и пририсовал брату усы, отчего Славка стал походить на кота. — И бороду, — подсказал Вальтер, дыша Сергею в затылок. Посомневавшись секунду, Сергей начиркал щедрую бороду, как у дореволюционного генерала. Вальтер прыснул от смеха. — Серый, дай карандаш, я ему ещё роги нарисую… — Бог в помощь, красавцы! Бас прогремел сверху и неожиданно. Мстители струсили и кинулись было врассыпную, но второй раскат грома пригвоздил их к месту. — Куда?! Напакостили и в кусты? Над ними возвышался черноглазый бородач в коричневой замшевой куртке и фирменных джинсах. В руке он держал несколько блестящих никелированных циркулей. — По призванию работаете, или чужая слава дышать не даёт? — Славка и не чужой вовсе. Он Серёгин брат. Мы его за дело разрисовали, чтоб не выставлялся! Сергей предупреждающе ткнул Вальтера локтем в живот: кто их знает, здешних? Мало ему своих неприятностей… Надо любой ценой выбираться из этого ПТУ, да побыстрее. Он опустил покаянно голову и промямлил: — Дяденька, мы больше не будем так делать. Мы признаём свою вину. Отпустите нас, пожалуйста-а… Бородач брезгливо скривил губы. В чёрных глазах вспыхнула ярость. — Меня зовут Виктором Львовичем… — К-комиссар! — вырвалось у Сергея. — Значит, полностью признаёте свою вину? Раскаялись? — продолжал издевательски комиссар, не обратив внимания на Серёжкин испуганный вскрик. — Кто-то здесь говорил, что за дело разрисовали, или мне послышалось? — А что? И за дело, — упрямо сказал Вальтер. — А если за дело, почему за свою правду не дерётесь? Или исподтишка сподручнее? Сергей обозлился. — А правде без свидетелей верят, да? Верят? Вальтер поддержал его: — Подумаешь, усы нарисовали! Так ему и надо! Мы думали, что он человек, мы к нему за помощью… А ему наплевать на нас! — Ладно, поговорили, и хватит. Снимайте «молнию» и пошли. Думаю, нет на свете такой беды, которую три мужика с головой не смогли бы расхлебать. 2. Ребята следом за комиссаром вошли в комнату со стеклянной табличкой: «Партбюро». Здесь было тихо и прохладно. Виктор Львович взял у Вальтера «молнию» и, подвинув рулоны, разложил её на столе. — Возьмите в гильзе резинку, — мастер кивнул на письменный стол, — и постарайтесь убрать следы вашей самодеятельности. Я скоро приду. Положив циркули на верхнюю полку шкафа, он вышел. Сергей подошёл к письменному столу, достал из коробки резинку, подошёл к «Молнии» и начал осторожно стирать карандаш. Снимался он легко, но на глянцевой поверхности оставались всё же заметные вмятины. — Валька, ты чего карандашом так давил… Смотри, следы остаются. Силу девать некуда? — А ты поплюй, а потом разотри, я уже так сколько раз делал. — На своего брата поплюй и разотри, — сказал Сергей. — Что будем сначала стирать — рога или усы? В кабинет вошёл оживлённый комиссар. Подойдя к столу, он кинул взгляд на «молнию». — Я бы в первую очередь снял рога, — серьёзно сказал он. — А усы и борода у него, так или иначе, когда-нибудь вырастут. Кстати, что ты Сергей, я знаю, а с твоим другом мы ещё не успели познакомиться. Сергей ухмыльнулся. — Он — Вальтер Скотт. — Да ну?! — поразился комиссар и почтительно склонил перед Вальтером голову. — Я счастлив, сэр. Ваши книги читал в детстве запоем. И давненько прибыли к нам, мистер Скотт? Вальтер покраснел и сердито глянул на Сергея. — Ну, чего ты в самом деле? Сам первый придумал, и сам… — А что? — удивился Сергей. — Даже очень подходит: Вальтер — Валька, Скотт — Быков. Смешно, правда? — Тебе смешно, конечно, — согласился Виктор Львович. — А ему? Опять прозвенел звонок, двери кабинета распахнулись, и вошли гурьбой Славка и другие ребята из 25-й группы. Увидев Сергея и Вальтера, Славка застыл посреди кабинета, не зная, как реагировать на сюрприз, и поэтому молчал, переводя настороженный взгляд с брата на комиссара. Сергей также застыл у стола от неожиданности и страха. Ему и в голову не пришло там, в зале, когда он веселился, разрисовывая фотографию брата, что Славка увидит её при нём. Первая мысль, посетившая опустошённую страхом голову, была — спрятать. Он нагнулся, поднял с пола подшивку «Смены», накрыл фотографию и улыбнулся брату дрожащей улыбкой. — Виктор Львович, вы просили зайти, но не сказали кому. Мы пришли все, — сказал Славка и показал брату из-за спины кулак. Сергей отвернулся. Тоже, нашёл чем пугать… — Вячеслав, — негромко сказал Виктор Львович, — посмотри, пожалуйста, на свою фотографию. Она там, на столе, под «Сменой». Славка шагнул к столу, возле которого, затаив дыхание, тосковали ребята, сдвинул подшивку и уставился на свой портрет. Карандаш ребята успели стереть, но следы остались, и Славка разглядел рога, усы и бороду… Он тут же представил себе, как его изуродованная фотография висела в коридоре, а возле неё корчились от хохота парни, показывая пальцами на рога… И Настя, конечно, видела. — Над портретом моим издеваться решил? Я тебе покажу сейчас! — Так вот что тебя волнует? — удивился комиссар. — А почему твой собственный брат так поступил, это тебя не удивило? — Этому типу ещё и не такое может в голову прийти! — закричал Славка. — И дома, и в школе чёрт те что творит, теперь в училище пожаловал! Сергей был так огорошен происходящим, что даже не сопротивлялся, когда Славка схватил его за шиворот. — Караул! — крикнул Вальтер. — Люди, куда вы смотрите?! Брат убивает брата! — Это ещё ничего, — сказал Виктор Львович, — а вот Иван Грозный сына убил… Славка уже понимал, что перешёл в своём гневе границы и выглядит смешным, но остановиться не мог, и от этого обида и злость на брата ещё усилились. Он опять шагнул было к Сергею, горя желанием вытолкать брата взашей, но сзади него снова раздался ласковый бас комиссара: — А в царском флоте нижних чинов палками по пяткам бивали. Ты бы попробовал… Ребята рассмеялись. Виктор Львович резко встал. — Димитриев, выйди в коридор и сосчитай до ста. — Зачем? — Вопросы будешь задавать, когда успокоишься. Иди, иди… Почти в ту же минуту вошла взволнованная Настя. — Виктор Львович, — с порога начала она, но, увидев в кабинете почти всю 25-ю группу, смутилась и нерешительно сказала: — Там «молнию» кто-то снял. Я думала, может, вы? Может, мы неправильно что-то сделали? Списки физрук дал… В кабинет вошёл Слава. — Виктор Львович, — твёрдо сказал он, — я досчитал до тысячи. Он не смотрел на брата, но Сергей чувствовал, что Слава не успокоился, и дома его ждёт кое-что похуже тряски за воротник. И от этой многообещающей перспективы страх перед братом неожиданно исчез, уступив место тупому отчаянию. — Хоть до миллиона, — сказал Сергей с горечью. — Как к тебе за помощью, так — «мышиная возня», а за свой портрет убить готов. Я-то тебя ни разу не убивал, а ты моего хомяка кому-то отдал, и вообще… только себя любишь. Бабушка сама тебе это говорила. Скажешь, нет? Славка повернулся и взглянул на брата в упор. Глаза у него стали зелёными от злости, хотя, он и сдерживался изо всех сил. А Сергей лез в драку с отчаянием щенка. — Я думал, ты справедливый, а ты… Только о себе думаешь. У меня галстук отняли, а тебе хоть бы что! Конечно, не у тебя же… — Что скажешь теперь, Димитриев? — спросил комиссар. Слава упрямо вскинул голову и, кося глазом на Настю, сказал: — Мальчишка от рук отбился, а вы хотите, чтобы я потакал ему? — Не понимаю, — сказала Настя, — он же к тебе за помощью пришёл… У него что-то случилось, а ты из-за какой-то фотографии… брата не видишь. Сергей в отчаянии прикусил кончик галстука. — Галстук съешь, — ласково сказал Виктор Львович. Он отвёл Серёжкину руку и удивлённо присвистнул: — Ого! С ума сойти! Я такого ещё не видал. Ну-ка, ну-ка, покажи… «Сергей, будь смелым, умным, а главное, живым!» — прочёл он надпись на галстуке. — Какая точная мысль! Я тоже считаю, что важно быть живым. Сам придумал? Сергей польщённо улыбнулся. — Не-ет, это ребята в пионерлагере на память писали. — У меня такой тоже есть, — сказал Вальтер, — сейчас мода такая. — Мода? Ничего себе! А ну-ка, пионер, сними свою тряпочку. Посмотрим, что там ещё, в угоду моде, намалёвано. — Это не тряпочка, это памятный галстук… — Снимай, снимай, посмотрим. — Пожалуйста. — Сергей неохотно снял галстук и протянул его комиссару. Виктор Львович расправил галстук и с пафосом прочёл: — «Люби меня, как я тебя, и будем вечные друзья…» Просто и мудро. Та-ак, дальше: «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым…» Увы! Бедный Есенин. Сергею стало стыдно. Надписи, которыми он так гордился прежде, теперь, в устах Виктора Львовича, звучали издевательством. — А что, я виноват, что ли? Сейчас все так делают. Вон хоть у них спросите. — Сергей кивнул на молчавших ребят. Они так же, как и Сергей, не понимали, с чего разошёлся комиссар. Виктор Львович швырнул галстук на стол и сказал в сердцах: — Неужели непонятно? Превратили пионерские галстуки в пошленькие альбомчики для благоглупостей… Не знаю, как вам, а мне стыдно! Виктор Львович сунул руки в карманы, прошёлся по кабинету, хмурясь и покачивая головой. — Безобразие, ставшее традицией, — с недоумением сказал он. — В голове не укладывается: «Люби меня, как я тебя», «Расти большой — не будь лапшой»… Виктор Львович остановился. На лице и во взгляде его была растерянность. — Послушайте, парни. Вы что, и в самом деле не понимаете, насколько всё это, — он кивнул на стол, где лежал злополучный галстук, испещрённый чёрной сыпью изречений, — насколько всё это гнусно? Так ведь можно дойти, что и на отрядном знамени: «Люби меня, как я тебя…» Ребята ошеломлённо молчали. То, что для комиссара было очевидно с самого начала, для них явилось полной неожиданностью. Сергей выразил общее мнение: — Скажете тоже… Знамя — совсем другое дело. — Да? — иронически вопросил комиссар. — А как насчёт того, что галстук — частица Красного знамени? Или пионеры об этом позабыли? Сергей смутился и в растерянности взглянул на брата, но, увидев Славкино каменное лицо, сник, поняв, что помощи ждать неоткуда. — Виктор Львович, я согласна с вами, — сказала Настя медленно, — пионеры… ещё малы, а пионервожатые? Ребята поддержали её одобрительными возгласами. Защищая Сергея, они защищали себя, потому что у каждого хранился дома такой же «памятный» галстук. Славка не выдержал и сказал, скорее для Насти, чем для всех остальных: — А пионервожатые — по инерции бездумья. Комиссар согласно кивнул, достал из кармана часы и взглянул на них. — По-моему, Димитриев точно определил. Не думать всегда легче, чем думать. Сергей, сколько стоит галстук? — Семьдесят восемь копеек. — В канцтоварах, — вставил Вальтер, — в широком ассортименте. Комиссар презрительно усмехнулся. — Дешёвка! Вот вам и ответ на вопрос, Настенька. Для таких пионервожатых цена пионерского галстука всего-то семьдесят восемь копеек… Ладно, красавцы, на сегодня достаточно. Через десять минут обед. Дежурный, стройте группу. А вы, Димитриев, задержитесь… Сергей затосковал. Неужели всё сначала? — Слава, — комиссар помолчал, потом подошёл и положил руку Славке на плечо, — ты обижен? Слава не ответил. — А он, как считаешь? — Виктор Львович кивнул на Сергея, стоявшего возле шкафа со скомканным галстуком в руке. — Он шёл к тебе, Слава. К старшему брату. Конечно, выходка с фотографией, мягко говоря, наивна, но за ней стоит большая обида, понимаешь? Я оставил тебя не для того, чтобы разбирать обиды или читать нотацию. Я просто хочу сказать тебе, Слава, что равнодушие — страшная вещь. Хамство, которое творят с пионерскими галстуками, тоже от равнодушия. Смотри, Слава, ты мой ученик, я тебя в жизнь веду, в твои руки даю настоящее дело… Я хочу, чтобы ты знал: своё мастерство я в холодные руки не отдам. — Да что я, злодей из детской сказки, что ли? Не могу же я нянькой за ним бегать. Своих дел невпроворот. Мало я с ним дома вожусь! — Ты сейчас слов не понимаешь. Сегодня брата, а завтра друга побоку из-за своих дел? Разойдутся тогда наши дорожки… …Сергей поплёлся к лестнице, путаясь в суматохе непривычных мыслей, словно было два Сергея: одному всё понятно, а другому всё непонятно. И сегодняшний день, и все предыдущие, начиная с того злополучного дня, когда он польстился на даровую тачку с макулатурой, точно спутались в колючий клубок, и, как ни старайся, всё равно не найдёшь в этом клубке ни конца, ни начала. Хорошо Светлане или той же Нарыковой, горько думал Сергей, для них всё делится на чёрное и белое, хорошее и плохое — середины не бывает. А бабушка утверждает, что чёрного и белого цветов в природе вообще нет… Как же быть-то? Рейнеке Лис 1 Телефон зазвонил, едва Сергей открыл дверь в квартиру. — Тебе сегодня звонили тысячу раз, — сказала бабушка из кухни, — и, судя по голосу, некое заплаканное юное существо. — Почему заплаканное? — спросил Сергей, снимая трубку. — Потому что оно говорило в нос. — Алло, я слушаю. В трубке зашуршало, треснуло, и тотчас раздался приглушённый тонкий голос: — Пожалуйста, если можно… Серёжу. — Серёжа слушает. В трубке помолчали, собираясь с духом. — С-серёжк… это я… Нарыкова Маруся. — Ну, и что ты мне скажешь, Нарыкова Маруся? Даже отсюда, на расстоянии нескольких кварталов, он почувствовал, как растерялась Маруся. — Сергей, это хамство! — сказала бабушка, появляясь на пороге кухни. Сергей слушал молчание в трубке и ждал. Ждал с некоторым волнением, хотя ещё секунду назад досадовал из-за её звонка. — Я… я хотела тебе сказать… ты был не прав, ты не должен был так… Света даже заплакала и по… — Это всё? Маруся помолчала, потом сказала: — Да. — Берегите лес от пожара, — посоветовал Сергей и повесил трубку. — Ну знаешь, — сказала бабушка, — как ты посмел так разговаривать с девочкой? Ты, мужчина… И бабушка туда же… Кажется, весь мир, все люди на этой планете объединились сегодня против него. — Дай мне поесть. Марина Павловна зажгла газ, поставила на огонь кастрюлю с судом и стала напротив Сергея. — Что с тобой? — Ничего… — Я не люблю быть назойливой, но… может быть, к ненароком обидела тебя? — спросила Марина Павловна. Сергей поднял голову и с внезапной жалостью посмотрел на бабушку, на её круглую спину, распухшие ноги в войлочных тапочках. Бабушка… большая, сильная… Почему она сейчас вдруг увиделась маленькой и беспомощной? Может, потому, что он за лето перерос её почти на голову? Сергею захотелось подняться и погладить бабушку по голове, как всегда до сих пор делала это она. — Что ты… не обижайся, ба… Марина Павловна, наклонив голову, посмотрела на Сергея поверх очков. — Не надо меня жалеть. Я ещё не совсем старая. Сергей смутился, отвёл глаза. — Ну, что ты такое говоришь, — пробормотал он, — никто тебя и не считает старой. Марина Павловна принялась нарезать хлеб. — Если так, тогда скажи, где ты был так долго? — У Славки. — Не мог подождать, пока он придёт домой? — Не мог… Да только ему плевать на меня с высокой горы. — Не верю. И тут Сергей взорвался. — И ты не веришь?! Ну, и не надо! Можете никто не верить! Думаешь, я эту проклятую тачку сам взял? Думаешь, взял, да? Мне Ефимов её дал. Бери — для тебя старался! Товарищ! Только не говори никому… Он скромный! Я же не знал, что она краденая… Думал, он у матери на работе набрал… Скромный! Я правду тогда сказал, а она не поверила… И ещё галстук хотят отнять! Я и сам этот галстук швырнул! Я… Сергей запнулся. Ему не хватало воздуха и не хватало слов. Марина Павловна села на табуретку, положила руку на стол. Сухие пальцы вздрагивали. Она посидела секунду и сказала спокойно, не поднимая глаз на Сергея. — И правильно сделал. Грош ему цена, значит, была тому галстуку. Твоему… — Не грош, а семьдесят восемь копеек, — поправил Сергей запальчиво. Марина Павловна кивнула, соглашаясь, и спросила, по-прежнему не глядя на Сергея. — Что же ты так переживаешь? Из-за этих копеек? Сергей смотрел на бабушку, не понимая, куда она клонит? Ждал, что она продолжит, но бабушка молчала, и тогда он сказал с обидой: — Я за правду переживаю. — За правду не переживают. За правду борются. — Я борюсь. — Тем, что сам швырнул галстук? Это не борьба… это, милый мой, истерика. Сергей покраснел и отвернулся. Слёзы были близко, он напрягся, чтобы сдержать их. Бабушка не выносила слёз. Марина Павловна тяжело поднялась, упираясь ладонями в толстые доски стола, налила в тарелку бульон и поставила перед Сергеем. — Ешь, пока не остыл. Сергей поспешно хлебнул, обжёгся и начал ожесточённо дуть в тарелку. — Швырнул… Тебе легко говорить, а они все, как ненормальные. Сбор, сбор… честно признайся… Далась им эта тачка! Бабушка пододвинула ему хлеб. — Скажи мне, мальчик, для тебя самого тоже дело только в тачке? — Тачка — мелочь, — поспешно сказал он, — главное не в этом. Конечно, бабушка права. Главное не в тачке. Главное в подлости Ефимова. — А если она не хочет верить? — неожиданно для себя вслух спросил Сергей. Бабушка ответила так, будто слышала, о чём он думает: — Не верит, потому что не знает, где правда. — Ба, неужели ты ничего не можешь придумать? Помоги мне… Марина Павловна грустно улыбнулась и покачала с отрицанием головой. — Милый мой мальчик, я не стану ничего придумывать за тебя. Первый раз в жизни ты столкнулся с неправдой, с подлостью, и должен сам защитить то, во что веришь. А иначе всю жизнь будешь жить по чужой подсказке. Сергей взглянул на часы. Было начало седьмого, Вальтер обещал подойти к шести. Сергей прошёл в коридор и снял курточку. — Уходишь? — спросила бабушка. Сергей оглянулся. Бабушка стояла на пороге кухни. Сергей ждал, что бабушка спросит, как обычно: «Ты куда?», но она не спросила. — Ты не волнуйся, я скоро, — сурово сказал Сергей. Бабушка кивнула. 2. Вальтер сидел на ящике возле штабеля пустой тары и даже не оглянулся на хлопок двери. Сердился за опоздание. Сергей хотел было дружески ткнуть его в бок, дескать, не сердись, так получилось, и замер в удивлении. По двору неспешно шёл Виктор Львович, поглядывая на таблички с номерами квартир над подъездами. Сергей нагнулся к Вальтеру: — Глянь, комиссар… ищет кого-то. А Виктор Львович уже шёл к ним, улыбающийся, простецкий, ну прямо добрый старый друг, а не малознакомый мастер ПТУ, которого даже бесшабашный Славка побаивается. Вальтер хотел было встать, но комиссар помахал рукой. — Сидите, сидите, — великодушно разрешил он, поддал ногой пустой ящик и, ловко перевернув его, уселся рядом. — Итак, что же вы намерены предпринять? — поинтересовался он, как бы продолжая прерванный разговор. — С кем? — не понял Сергей, всё ещё пребывая в замешательстве. — Со Славкой? Так его нет дома. Виктор Львович засмеялся, потянул Сергея за руку и усадил рядом. — Знаю. Почему вы убежали? Сергей промолчал. — Я же обещал — расхлебаем беду вместе. Не поверили мне? Сергей снова промолчал. Виктор Львович грустно вздохнул. — Понятно. Один человек совершил подлость… и весь мир рухнул? Никому нельзя верить? Насколько я сумел понять, прощать этого товарища… — Он нам не товарищ, — резко сказал Сергей. — Прошу прощения. И что же вы намерены теперь делать с ним? Только прямо, по-мужски? — Бить, — сказал Вальтер с вызовом. Сергей кивнул. Он пока тоже не видел иного выхода. Если по-мужски… Комиссар покивал головой. — Неплохо, красавцы. Только позвольте задать два маленьких вопроса: во-первых, он позволит себя бить? И, во-вторых, стоит ли? Вальтер широко ухмыльнулся. — Стоит, не сомневайтесь. Вадим не из тех, кто сдачи даёт. — Трус он, — презрительно сказал Сергей, — только исподтишка умеет. — Плохо, красавцы. Думаю, не выйдет у вас с дракой. Драться можно с сильным и на равных. А вот труса мне бы моя мужская гордость бить не позволила. Вальтер вскочил и встал перед комиссаром оскорблённый и негодующий. — А ему гордость позволяет подлости делать? Тоже нашли объяснение — если трус, так всё прощать, да? Нет уж! Он посмотрел на Сергея — дескать, не молчи, не дай погибнуть святому делу. Они должны выдать Вадиму по заслугам, наказать за подлость! — Погоди, Валька, не суетись. Дай подумать. Несмотря на то что у Сергея тоже чесались кулаки при одном упоминании фамилии Ефимова, он всё же хотел дослушать комиссара. Ещё утром, не задумываясь, он стал бы за предложение Вальтера. А сейчас точно повернулась в нём за этот день какая-то шестерёнка на сотую долю градуса и не давала нестись вперёд, как прежде, без оглядки. — А что вы предлагаете? — хмуро спросил он комиссара. — Вот это разговор мужчин, — Комиссар улыбнулся. — Думаю, красавцы, надо пойти к Ефимову домой и поговорить с ним по-человечески. Может быть, до нас никто ещё не говорил ему, что подличать вредно для здоровья? Из-за штабеля ящиков неожиданно вышла Маруся. Бледная и решительная — отсюда хоть прямо на баррикаду. — Я с вами, — сказала она, — я всё слышала. — На экране серая мгла, — пискнул Вальтер. Комиссар поспешно вскочил, уступая Марусе свой ящик. Сергей смотрел на неё, не зная, радоваться или огорчаться. Он был уверен, что телефонный разговор навсегда рассорил их. И вот… — По-моему, тебя не звали, — буркнул он и отвернулся. Гордая Нарыкова даже бровью не повела. Видно, тоже поняла кое-что за это время. — Неважно. Я сама. Мы же товарищи… — Товарищи? А я и не знал… И давно? Комиссар взял Сергея за плечо. — Послушай, это не по-мужски. — Вы же ничего не знаете, она… — Не имеет значения, — перебил комиссар, — идёмте. Они поднялись на пятый этаж, и Вальтер решительно позвонил в квартиру Ефимовых. — Кто там? — спросил за дверью Вадим, разглядывая их в глазок. — Ты же нас видишь, — сказал Сергей. — Выйди, поговорить надо. — Не выйду, — сказали за дверью, — ты драться будешь. — Не буду, успокойся. — А зачем тогда бородатого мужика приволок? Хочешь выманить, а сам… Маруся не выдержала, подошла ближе. — Ефимов, не бойся. Мы только поговорить с тобой хотим. — Ого! И Нарыкова здесь? — словно бы обрадовался Вадим. — Культурненько обставили, нечего сказать. И Быков? Вся шайка-лейка собралась! Суд Линча хотите устроить? Ничего у вас не выйдет, привет! Было слышно, как он, нарочно топая, прошёл в комнату и захлопнул дверь. Комиссар в удивлении поскрёб бороду: — Н-да-а… Вы предупреждали меня, что мальчик не Евпатий Коловрат, но так откровенно трусить просто неприлично. — Пойдёмте отсюда, — сказала Маруся, — противно. Сергей в сердцах стукнул кулаком по двери Ефимовых. — Ну нет. Я заставлю его выйти! У кого есть спички? Виктор Львович достал коробок, протянул Сергею. — Только без глупостей, слышишь? Сергей вытащил спичку и вставил её в звонок. В квартире раздался непрерывный пронзительный вой. Вальтер довольно потёр руки. — Здорово! Сейчас мы выманим Рейнеке Лиса из норы. Звонок неожиданно умолк, а из-за двери раздался хохот Вадима. — Я вывернул пробки, жених! Ах, эти синие глаза… Сергей с ненавистью смотрел на кожаную, выстеганную ромбиками дверь с блестящим кружочком английского замка. Ему казалось, что это не замок, это сам Вадик смотрит на него одним глазом, чистым и светлым, как тогда в школе… И это кожаное самодовольство не прошибить ничем! Комиссар стоял молча, пощипывая бороду, сосредоточенный и хмурый, точно решал в уме сложную задачу. — Серёга, я пошёл, здесь нам больше делать нечего, — сказал Вальтер. — А мне ещё географию учить. Нарыкова, ты идёшь? Маруся повернулась к Сергею, секунду постояла в нерешительности, хмуря брови и покусывая губу, потом вытащила из кармана сложенный треугольником галстук и, опустив глаза, протянула Сергею. — Вот… считай, что ничего не было. Всё что угодно ждал от неё Сергей, но это… В первое мгновение он чуть не рассмеялся в лицо Нарыковой. Он переживал, мучился, бегал, как дурак, в училище к Славке, натерпелся позора, а оказывается, всё просто: не было — и всё. И всё! Ай да Нарыкова — Донна Маня с синими глазами! Настоящий товарищ. Принципиальный человек. Сначала сразу честно не поверила и смело осудила его публично, а потом сразу честно поверила и не побоялась исправить ошибку… Сергей оглянулся на дверь Ефимовых — самодовольную, добротную, кожаную дверь, за которой притаился Вадик и слушает, и улыбается розовой улыбкой. Ему, конечно, тоже все сборы-разборы ни к чему. Не пойман — не вор. Напакостил — и шито-крыто… — Было. Понимаешь ты? Было! Маруся испуганно взглянула на комиссара: «Ну объясните хоть вы, если он сам не понимает… Вы же старший». Но комиссар молчал и смотрел на Сергея светлыми глазами. — Серый, не заводись! — крикнул Вальтер. — Нарыкова права. Что тебе ещё нужно? Если бы Сергей сам знал, что ему нужно! Но то, что предлагала Нарыкова, было не помощью, не справедливостью, а подачкой. Он не сердился на неё, понимая, что она хочет ему добра. И «классная мама», и Светочка, и Вальтер — они все хотят по-хорошему, чтоб тихо-мирно… Сергею не хотелось обижать Вальтера и Нарыкову — раз они пошли с ним, значит, верят ему, но и снова вилять, как тогда в кабинете директора, он тоже не хотел. — Не хочу я шито-крыто! Сергей старался говорить спокойно, но не выдержал и сорвался на крик. — Ты же правду хотела. Забыла? А теперь не надо честно признавать свою вину, да? Маруся вспыхнула и попятилась, продолжая держать галстук в протянутой руке. — Было, не было! — орал Сергей. — Вадима тоже не было, что ли? Ха-ха! Не волнуйтесь, будет, и ещё не раз, если шито-крыто! Он оттолкнул с дороги руку Маруси с галстуком и помчался вниз, мимо растерянного Вальтера. Он слышал топот сзади, но не оглянулся и вылетел во двор, стремясь убежать как можно дальше ото всех: и от врагов, и от друзей. Комиссар выбежал следом. — Сергей, постой! Пойдём сядем. Сергею не хотелось идти, но он не стал противиться, всё же звал его не кто-нибудь, а комиссар. Вальтер и Маруся стояли возле штабеля и смотрели на него испуганно, как на ненормального. — Видал? — спросил комиссар. — Подойти к тебе боятся. — Я не кусаюсь, — буркнул Сергей. Комиссар обрадовался. — Слыхали? Он не кусается! Можете сесть. Они сели, но не рядком, как прежде, а каждый на персональном ящике, и некоторое время молчали, не глядя друг на друга. Первым не выдержал Вальтер. — Знаешь, Серый, в другой раз предупреждай заранее, когда начнёшь с цепи срываться. Я лучше дома пересижу… — Маруся, вы сами решили с галстуком? — негромко спросил Виктор Львович. — Вы действительно считаете это единственным и достойным выходом? Маруся обрадовалась, что ей дали возможность объяснить. — Когда Серёжа убежал… Ну зачем он убежал? И ещё галстук швырнул, это… это ни в какие ворота, понимаете? Света сказала, что наш класс положил на школу пятно, что Димитриева надо исключать, а потом директор в кабинете сказала, что не было ещё такого случая, чтобы исключали. Это позор на весь Ленинград… — А ты откуда знаешь, если в кабинете? — спросил Вальтер. — А Интерпол на что? — удивилась Маруся. — Света плакала, что Димитриев один во всём виноват, а директорша сказала, что такой сбор наделает много шума, а раз мы — дружина, то должны воспитывать… Я ведь тоже думала, что Димитриев… Серёжа… Я хотела знать, а он всё время кричал… так же нельзя, правда? А Света сказала — отнеси галстук своему Димитриеву и поговори с ним, раз звеньевая. А она его просто видеть больше не может, и всё… — Пусть на своего Ефимова любуется, — упрямо сказал Сергей. — Он это любит, чтоб шито-крыто. — И плевать, — сказал Вальтер, — здоровье дороже. Комиссар встал. — Ну, так вот, красавцы. Сбор будет. И непременно. Это я вам обещаю, потому что уверен — Сергей прав. Только пионерская дружина может решать, быть Сергею и Ефимову в пионерах или нет. — А Сергей при чём? Вадим — подлец, а Серого из пионеров? — возмутился Вальтер. — Сергей сам швырнул свой галстук, — жёстко сказал комиссар, — пусть на дружине и рассмотрят его поступок. Если быть принципиальными, то уж во всём. Ты согласен, Сергей? Сергей кивнул. Вальтер огорчился: — Тогда всё. Вадим отопрётся, свидетелей нет… Сгорит Серёга алым пламенем. — Не сгорит, — сказал комиссар. — А вы на что? Когда у человека есть такие верные друзья, он любую неправду сумеет побороть. А если говорить прямо, то за Сергея я не беспокоюсь, он сильный человек, я уже убедился в этом. Меня больше беспокоит Ефимов, вот кто в настоящей беде. — Ефимов? — переспросила Маруся и оглянулась в растерянности на мальчишек — может быть, она ослышалась? — Да, да, Ефимов, — повторил комиссар. — Понимаете, ребята, если сейчас, именно сейчас, мы не захотим помочь ему, как же он дальше жить будет среди людей? Спасать его надо, спасать от самого себя, вот что характерно. А это задача посложнее всех, которые вам приходилось решать до сих пор. Да и мне тоже. Так что давайте думать.