– Невесело всё это звучит, - покачал головой Леголас.
– Где же тогда выход?

– Откуда и куда выход-то?
– со смешком спросил Егор.
– Вот что прежде всего понять надо. Откуда и куда. А не ломиться в запертые двери, набивая себе кровавые шишки. Может, хватит экспериментов? Ладно, народ не жалеете, хоть себя пожалейте.

– Так если идеи нет, то и будут шишки, - заметил журналист Игорь.
– Должна же быть какая-то идея, которая всех сцементирует. И поведет.

– Откуда и куда поведет?
– повторился Егор.
– В светлое будущее? В царствие небесное? На землю обетованную? Было уже, проходили. А идея на самом деле есть. Универсальная, на все случаи жизни.

– Какая идея?
– поднял голову Тяглов.

– А такая, - не заставил себя упрашивать театральный критик.
– Есть малые народы, а есть большие. Исторически так сложилось. Малому народу достаточно просто жить себе на Земле и наслаждаться жизнью. Большой народ себе этого позволить не может. Слишком много людей, слишком много жаждущих славы, в том числе и посмертной. И всегда большой народ будет стремиться создать нечто величественное. Что-то такое, что переживет всех. Что-то такое, что будет привлекать внимание людей через тысячу или даже две тысячи лет. Как вы думаете, зачем древние построили такое количество пирамид? И ведь не только египтяне строили, а все подряд. Зачем? Археологи скажут, что это были ритуальные сооружения жречества. Уфологи скажут, что это памятники инопланетянам. А по мне люди строили пирамиды, чтобы быть уверенными: нас не забудут. Никто не вечен. Жизнь скоротечна. Неужели так и пройдет от рождения до гроба в мелочной суете? Что останется после нас? Что не даст нам сгинуть во времени? Как сообщить будущему, что мы жили на этой планете? У каждого большого народа должна быть своя пирамида. И чем она величественнее, тем лучше. Большее внимание привлечет. У нас такая пирамида была, но сейчас она рассыпается. Надеюсь, рассыплется не до конца. Но в любом случае - она нас переживет…

– Советский Союз, что ли, твоя пирамида?
– с ехидцей подначил Игорь.

– Мимо, - отозвался Егор.
– Наука была нашей пирамидой. Мы создали другую науку, отличную от той, которую породила Европа. Науку простых решений. Науку, сумевшую запустить спутник. Науку, взорвавшую атом. Науку, заглянувшую за измерения. Да, у нас мало нобелевских лауреатов, но это не значит, что мы хуже других, - просто признание и справедливость часто расходятся друг с другом. Главным «чудом света» СССР была наука! Поэтому я приклоняюсь перед учеными, перед тобой, Андрей. Вам казалось, что вы удовлетворяете личное любопытство за государственный счет, а на самом деле вы созидали эпоху. И только благодаря вам нас всех, сирых и убогих, будут помнить даже в те времена, когда и России не останется.

– Ага, - поддакнул Игорь, - как помнят арабских астрономов.

– Примерно так, - подтвердил Егор снисходительно.
– Арабские астрономы назвали небо, а мы сделали его жилым.

– Иллюзии, - очень тихо и очень мрачно сказал Тяглов.
– Ничего вы, дилетанты, не понимаете. Но иллюзии для собственного успокоения придумывать горазды. Сдохла наука. Еще до нашего рождения сдохла. Подергивается только. Гальванизируемый труп. Кто такой настоящий ученый? Думаете тот, кто с умным видом с кафедры вещает? Нет, настоящий ученый был Гильзин. Он мог и с кафедры повещать, а потом снять пиджак и пойти к станку. Или в Кратер. Так и двигают науку на самом деле. А мои, с позволения сказать, преподаватели настоящими учеными уже не были. Только и могли, что теориями заниматься, статьи пустые клепать. Чтобы руки испачкать, ни-ни. Так и сдохла наука.

– Никто и не отрицает, что всё плохо, - сказал Егор.
– Знаю я, что в Институте делается. Сам здесь живу. С вами. Но есть ведь еще ученые. Есть настоящие искатели. Такие, как ты.

– Никакой я не ученый, - отозвался Тяглов.
– И не искатель. Нечего тут обсуждать. Давайте лучше выпьем. За египтян с их пирамидами!

Компания просидела в «Миссисипи» до вечера. Андрей хмелел на глазах, а Шахмагонов всё не мог улучить минутку и без свидетелей допросить бывшего коллегу. К Тунгусскому Телу не возвращались. Обсуждали всякую ерунду, но в конце концов начали расходиться. Первыми, покачиваясь и поддерживая друг друга, ушли критик Егор и художник Леголас. Через некоторое время вдруг озабоченно засобирался журналист Игорь. Чтобы Тяглов не надумал уйти с ним, Шахмагонов купил еще графинчик. Сам он чувствовал себя хотя и навеселе, но вполне адекватным - поскольку старался за народом не гнать.

Попрощавшись с журналистом, Эдуард перебрался на диван, поближе к Тяглову:

– Ты где обитаешь-то сейчас, Андрюха?

Тот посмотрел на него, не узнавая, но ответил:

– Да я всего полгода из колонии откинулся. Жена развелась заочно. По друзьям слоняюсь. У тебя можно переночевать?

Это был подарок судьбы.

– Конечно!
– обрадовался Шахмагонов.
– Поехали в гостиницу. У меня номер люкс. По дороге возьмем и еще квакнем, вот так.

Он расплатился с официантом и вызвал такси. Чтобы Тяглов не заснул, Шахмагонов спросил у него:

– Так ты сидел, оказывается? За что, если не секрет?

– За чистосердечное признание, - ответил Тяглов.
– Сам на себя всё написал. И сам во всём раскаялся. Так что суд проявил снисхождение. И жил я вполне сносно. В поселении. Зэка настоящих и не видел почти.

Шахмагонов насторожился:

– А в чем ты признался?

– В незаконном искательстве. В выносе артефактов. Еще 191-ю пытались шить. Но тут я уперся рогом. Иначе светило совсем не по-детски.

Шахмагонов вздохнул с облегчением, но развивать тему пока не стал.

До гостиничного номера Тяглов добрался вполне нормально, а потом вдруг взъярился.

– Ты куда меня привел?!
– пьяно заорал он на изумленного Шахмагонова.
– Ты здесь был?! Ты че, сука, задумал?!

Потом Тяглов разом обмяк, сел в кресло и натуральным образом разрыдался. Плакал он по-мужски неумело, размазывая слезы по лицу и подвывая.

– За что они их?
– вопрошал Андрей в пространство.
– За что? Они дураки были. Дураки. Обыкновенные дураки. Но ведь добра хотели. Для всех хотели, не для себя. Говорили, есть у нас в космосе друзья. И они нам помогут, если будет совсем плохо. Плохо нам, плохо. А друзей всё не видно. Нет никаких космических друзей. Так что и смерть ваша ничего не изменила. Не могла изменить. Всё забрали, всё. Ничего не осталось. Ни модели, ничего. Пустота…