Мой отец организовал в Москве объединение "Ахим" ("Братья"). В тот период семейные связи распадались‚ дети были вынуждены покидать родителей‚ даже делать вид‚ что отказываются от них; многие оставались без родителей‚ погибших от войны‚ погромов‚ лишений и репрессий. Организация "Ахим" объединила молодежь‚ в основном одиночек... приобщила к религии (или дала возможность не отойти от нее)‚ обеспечила круг человеческого общения‚ психологическую поддержку‚ в какой-то степени придала уверенность в завтрашнем дне... В 1934 году отцу было предложено место московского раввина‚ но он отказался‚ учитывая политическую обстановку тех лет.

Времена резко менялись к худшему. Наступал зловещий 1937 год... Жизнь превратилась в сплошной кошмар. Долгие ночи напролет отец просиживал без сна в темноте‚ у окна дома на окраине Москвы‚ где мы жили. Как только где-то проходил автомобиль‚ он говорил‚ обращаясь к моей матери: "Броха‚ это за мной..." Страшно стало хранить еврейские – особенно религиозного содержания – книги. Частично отец раздал их‚ частично хранили в чуланах‚ даже в погребах‚ ибо многие боялись держать их дома... О рукописях я уже не говорю. Они представляли наибольшую опасность. Отец все дни просматривал их и со слезами на глазах бросал в огонь. Было сожжено огромное количество рукописей... Так отец жил три года. Все это отразилось на его здоровье‚ он тяжело заболел и был призван ко Всевышнему 14 швата 5700 года (24 января 1940 г.)...

Моя жизнь сложилась трудно: я попал‚ можно сказать‚ "меж теснин"‚ прожил в страхе долгие-долгие годы. Но мне многое довелось увидеть‚ во многом принять участие... Мой сын – единственный внук моих родителей – профессор рав реб Бецалель Гакоэн (он назван именем моего дедушки) взялся за книги предков‚ – эти "головни‚ спасенные из огня" в прямом смысле слова‚ – многое собрал‚ пересмотрел‚ привел в порядок. В его планах использовать их и написать об этом‚ в том числе и о сохранившихся рукописях моего отца. И Всевышний да будет ему в помощь!.."

***

Хасидский цадик рабби Шломо Бенцион Тверский из Чернобыля бежал в Киев от погромов Гражданской войны‚ переехал затем в США‚ но в 1929 году вернулся на Украину к своим последователям. В его киевской квартире была устроена синагога; ежедневно цадик принимал посетителей‚ по субботам хасиды приходили к нему на трапезу‚ а на проводах субботы пели и танцевали. Это было время преследования религии‚ однако ежемесячно рабби Шломо Бенцион выходил на улицу вместе со своими хасидами и приветствовал наступление нового месяца; во время праздника Суккот на его балконе строили сукку.

На похоронах рабби Шломо Бенциона в 1939 году хасиды несли тело цадика по киевским улицам от его дома до кладбища; похоронная процессия была многолюдна и останавливала движение транспорта; над его могилой хасиды построили склеп.

***

В 1934 году раввином хоральной синагоги Ленинграда стал рав Менахем Мендл Глускин из Минска. Не было никакой возможности получить государственное жилье для раввина-лишенца; он ютился с детьми по разным углам и через два года умер в подвальном помещении‚ в проходной комнате чужой квартиры‚ из окна которой были видны ноги прохожих. Из воспоминаний дочери: "Тело его перевезли в хоральную синагогу и положили на полу перед амвоном. Тут же проходила панихида. Лермонтовский проспект перед синагогой был заполнен народом. Гроб взяли на плечи молодые хасиды и несли его через весь город. Шествие походило на первомайскую демонстрацию. Так шли до самого Московского вокзала и только там... положили гроб на открытую грузовую машину и повезли на Преображенское кладбище..."

***

Во время Первой мировой войны пятый Любавичский ребе Шалом Дов-Бер Шнеерсон переехал в Ростов-на-Дону‚ а свою библиотеку – многие сотни книг – сдал на хранение на частный склад. После революции склад национализировали‚ и книги поступили в Румянцевский музей в Москве. Шестой Любавичский ребе Йосеф Ицхак Шнеерсон потребовал вернуть библиотеку‚ но это ему не удалось. Ребе уехал из России‚ его последователи пытались получить книги‚ но им постоянно отказывали в просьбе.

Подобная участь постигла и библиотеку редчайших еврейских изданий барона Д. Гинцбурга‚ собранную до революции: восемь тысяч книг и две тысячи рукописей‚ самая древняя из которых датируется 914 годом. Летом 1917 года группа российских евреев приобрела у вдовы барона всю коллекцию‚ чтобы переправить ее в Национальную библиотеку в Иерусалиме, но после октябрьского переворота коллекцию национализировали. Многие попытки вернуть ее в Иерусалим не увенчались успехом: советские власти под разными предлогами уклонялись от выдачи книг и рукописей‚ хотя им и представляли необходимые документы о законном владельце. После образования государства Израиль и установления дипломатических отношений с СССР часть рукописей и некоторые книги сфотографировали‚ снимки послали в Иерусалим‚ однако уникальная коллекция барона Гинцбурга по сей день находится в запасниках Ленинской библиотеки в Москве.

Из газеты "Рассвет" (Париж, 1930 год): "В Нью-Йорк доставлены из советской России ценные еврейские книги, конфискованные в синагогах. Книги прибыли в адрес Амторга (неофициальное советское торгпредство), который распродает их коллекционерам..."

***

К 1939 году в Москве действовали Большая синагога в Спасоглинищевском переулке возле Солянки и синагога в Марьиной Роще. При Большой синагоге существовал бейт-мидраш‚ где занимались пожилые люди и несколько юношей; погребальное братство хоронило усопших на еврейском кладбище в Дорогомилово‚ возле Москвы-реки‚ однако по плану реконструкции столицы Дорогомиловское кладбище предназначили под застройку. Родственникам предложили перезахоронить останки близких в пригороде‚ на еврейском кладбище в Вострякове. Кое-кто сумел перенести прах‚ на новые холмики воткнули временные таблички с номерами – но вскоре началась война‚ на территории кладбища обучали новобранцев‚ которые и затоптали могилы с табличками. После войны евреи ходили по разгромленному Дорогомиловскому кладбищу посреди разбросанных плит, в поисках могил отцов-братьев. Впоследствии на том месте построили жилые дома; памятники с Дорогомиловского кладбища навалом лежали в Вострякове‚ с них стесывали старые надписи и выбивали фамилии иных усопших.