Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне
вернуться

Василенко Григорий Иванович
Шрифт:

— Ну и помощничка я себе выбрал…

— Так это же не его затея, — шмыгнув носом, вступился Витька.

— Виновных не ищу. Если бы мне удалось найти зачинщика, я бы считал, что вся моя наука пропала даром. За все отвечает взвод!

— Товарищ лейтенант, — обратился Соломоник, — а что же с нами дальше будет?

— Ах, это вы, — повернулся к нему Абубакиров, — в чужом пиру похмелье? Не знаю, не знаю… Будущее ваше туманно, господа…

В течение 1 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

Из сводки Совинформбюро

Иван ВАРАВВА

ПОЕТ ПОЛКОВАЯ ТРУБА

Товарищ, товарищ! Опять ввечеру Я вспомнил бои и походы. Горят под Кущевкой хлеба на ветру, Горят наши лучшие годы. Идем мы по хмурым, пустым городам, По селам, войной разорённым, — Юнцы, возмужавшие не по годам Под воинским стягом червонным. Идем мы в лучах пятикрылых зарниц — Бойцы двадцать пятого года, Ребята из дальних и ближних станиц, — Особой чеканки порода. Ряды наши вражьи осколки секли, Свинцовые пули косили На всех горизонтах планеты Земли, На всех перекрестках России. И я среди поля, средь русских берез, Как делают это солдаты, Врагу — чужеземцу возмездие нес В спрессованном громе гранаты, И я, как ровесники, падал, вставал, Не раз на снегу умирая. И пулю в патронник пустой досылал, И ненависть отчего края! Мы вышли из битвы тяжелой и злой, В живых оставалось нас мало, Когда наша юность над Эльбой — рекой Зарю на штыках колыхала. Товарищ, поет полковая труба, Напомнив бои и походы. Я вижу: горят под Кущевкой хлеба, Горят наши лучшие годы.

ДBE ЖЕНЫ

Ох и славные ж девчата, Настоящие друзья — Наша Ната из санбата И радистка Шаргия. Кинут на руки шинели: — Ой ты, матушка моя, Нам шинели надоели. Шел бы, парень, к нам в мужья! Был я хлопец деревенский — Очень молод и несмел. От причуды этой женской Заикался и краснел. Извиненья слал культурно Под прицелом старшины. И куда такому дурню Две красавицы жены?! — Вы, девчонки, как хотите, Наше дело — сторона. Шутки в шубках не шутите — Над землей гремит война. Кто с ружьем, кто с пушкой дружен. А подружки за свое. Нарекли солдата мужем, Перештопали белье. Напевали, хорошея, Про вишневый цвет зари. И таскал на тонкой шее На троих я сухари. О хозяйстве небогатом С этих пор не забывал: Три семейных автомата Драил, диски набивал. Даже щеткой из овчины Чистил обувь для подруг, Как порядочный мужчина И внимательный супруг. …На пол в хате, сном сраженный, Взвод валился наповал. С двух сторон ютились жены, Посередке — я вздыхал. Шелестел под плащ — палаткой — Был ни мертвый, ни живой. Ветерком дышала Натка, Шаргия — ковыль — травой. Спали женушки — голубки Под глухой метельный звон, И до утренней побудки Сторожил я этот сон. А потом под Белостоком В разомкнувшемся строю Натку ранило жестоко И порушило семью. Я шептал: — Не плачь, голуба! — Докторов на помощь звал. В холодеющие губы В первый раз поцеловал. Не сберег… А Шарги вскоре, Под салют победных гроз, Вышла замуж за майора, Не шутейно, а всерьез! И вернулся я до хаты Над серебряным Донцом Вроде парнем неженатым, А по честности — вдовцом. Ох и славные ж девчата, Совесть, молодость моя, — Были Ната из санбата И радистка Шаргия.

КАВКАЗСКИЙ ПЕРЕВАЛ

На Кавказском лесном перевале Бой кровавый в скалах не стихал: Егеря обгорелые брали Наш кремневый крутой перевал. Били густо из ружей и пушек С той и этой слепой стороны, В рукопашной калечили души — Егеря и Отчизны сыны. И штыки у стрелков поломались, И патроны в обоймах сожглись… Кто остался в живых — Сосчитались, По своим сторонам разошлись! От пальбы — и косуль, и оленей В той поре отворачивал страх, Беспризорные хищные тени Раздвигали кусты на горах… Одинаково — белые кости И германцев, и наших славян Обнажились в корнях жимолости, Уложились в сыпучий курган. А над ним колыхаются ели И в иголках стоят три сосны, — В память горной свинцовой метели Беспощадно глухой старины! И каштаны, и спелые груши Опадают в траву среди скал… И свои, и германские души Стерегут голубой перевал. А на гребне казбекских кордонов — Снег и лед, и реликтовый лес Заметают надежды тевтонов… И восходит цветок эдельвейс.

СИНИЦА

Мы возвращались в дальний тыл, Солдаты армии Чуйкова, По следу грома боевого, По свежей памяти могил. Кругом зеленая трава Покрыла щели и бойницы, Где светлогрудая синица В стволе орудия жила. Был полдень солнцем осиян, Во все концы — земля большая Дышала силой урожая В нее заброшенных семян. По флангу нашего полка Земля атакою примята. Из жерла пушки синичата Все просят, просят червячка. Синице этой повезло: Где ни кустарника, ни дуба, Дыра в тяжелой пушке Круппа — Как настоящее дупло! Металл добыт в коре земной… Природа мудро порешила: Коль смерть несет он и могилы, — Пусть будет прежнею землей. Звенела птица: «Тень да тень», Взлетев на ржавый пушки хобот, Солдат на родину торопит Веселый, белобровый день.

СТАРАЯ РАНА

Снова старая рана открылась, До рассвета я глаз не смыкал. А как в небе заря засветилась, На больничную койку попал. — Стойте, доктор, меня не вяжите, Я не стану, не буду кричать. Как в минулом бою, прикажите: Будет больно — сумею молчать. Я считался бойцом терпеливым, — На войне не всегда нам везло, И железо с лиловым отливом Утомленное тело секло! Оттого и палата двоится, А по коже — холодная дрожь, Как увижу больничные шприцы, В серебре хирургический нож… Билось небо, жгутами свивалось Средь тягучей, больной тишины. Мне германская пуля досталась От последней Великой войны.

ВОЕННЫЙ ХЛЕБ

На пепелище, на кострище, Где клен от пороха ослеп, Вживая в землю корневища, —
В награду людям вырос хлеб! У колосков зернисты донца И в стеблях соки горячи. Как у полуденного солнца, В колосьях колкие лучи.
И солнцем меченые руки — Грубы, шершавы и черны От нивы, взятой на поруки, От лемеха и бороны…
Когда же в радости сердечной, Переходя из века в век, Расправит согнутые плечи Нуждой побитый человек?..