— Сказали на оправку ещё, и дадут отбой. Разувайся, не бойся. Мы тут все, — Арч усмехнулся, — заодно решили.

И отошёл. Эркин положил хлеб на подушку, разулся, сапоги засунул в изголовье под матрац. Сговориться-то сговорились, но если ночью подменят, то хрен ты что потом докажешь. Портянки… ладно, многие повесили. Он смотал их с ног и повесил на ножную перекладину. Куртка… пусть пока так и лежит. Одеяло… тоже, не холодно. Одеяло хорошее, как те, что были на выпасе, не протёртое. Ладно. Он лёг, вытянул гудящие ноги — с чего бы это, ведь не ходил, а сидел, но ломит — и стал есть. На третьем куске покосился на соседнюю койку. Мартин опять потолок рассматривает. Если запсихует…

— Тебя о чём спрашивали, Мартин?

— Как всех. Что, да кто, да когда, — неохотно ответил Мартин.

— Слушайте, — подал вдруг голос Башка. — Все слушайте. Мартина мы насильно увели. Понятно?

И сразу откликнулись из разных концов камеры:

— Точно.

— Ага, дело.

— Идёт.

— А если спросят: зачем? — задумчиво спросил Арч.

— Как заложника, — ответил Эркин. — И на завале его для этого держали. Прикрывались им.

И опять пошло по камере:

— Правильно, Меченый.

— А так он не при чём.

— Ну, понятное дело.

— Спасибо, парни, — ответил Мартин. — Но не надо. Я сам за себя отвечу. Перед Богом у меня одна вина. Поздно начал этих гнид давить, дураком был. А на людской суд мне накласть.

— Так ведь…А шлёпнут если? — неуверенно сказал кто-то.

— Плевать, — спокойно ответил Мартин. — Здесь у меня никого нет, а там мне есть с кем встретиться.

Эркин дожевал хлеб, вытянулся в полный рост на спине и стал гонять по телу волну, напрягая и распуская мышцы. Он боялся заснуть и увидеть всё заново.

Элли помешала молоко с яйцами и ещё раз заглянула в книгу. Разумеется, она умеет готовить. Как все женщины. Но не более. Хорошо, что Джимми в этом плане нетребователен. Но специальное питание — это нечто малознакомое. Весьма муторное. И, к сожалению, необходимое. Теперь взбить, вмешать немного сливочного масла и сахара и взбивать до необходимой густоты. Какую густоту можно считать необходимой? И достаточной? Ну вот, это уже похоже на крем. И оставить охлаждаться. Вот так. Она переложила густую белую массу в фарфоровую миску и поставила на стол. Задумчиво облизала ложку. М-м, не так уж плохо. Питательный крем. Высококалорийный и легко усвояемый. Она всегда знала кремы для кожи. Для лица, для рук, для тела… Вот здесь Джимми разборчив и привередлив. Это тоже крем для тела. Но внутренний.

Элли хихикнула и тут же шлёпнула себя по губам. Из-за Джимми она уже стала сама с собой разговаривать вслух. Вернее из-за одиночества. Но в её одиночестве виноват Джимми с его оголтелой ревностью и подозрительностью. Он её доведёт, что она действительно рехнётся. Она ему как-то даже сказала об этом…

…- И что ты тогда будешь делать?

— Не бери в голову, крошка, — он по-кошачьи потянулся под одеялом, похлопал её по бедру. — Прирежу и закопаю в саду, что ещё. Псих хуже пьяного за языком не следит…

…И ведь сделает. Элли вздохнула, поставила кастрюлю в мойку и, вытирая на ходу руки, пошла в дальнюю комнату. Посмотреть, как он там. Сколько времени комната для гостей пустовала и наконец понадобилась. Хоть…

Но она уже вошла, и все мысли и соображения мгновенно вылетели у неё из головы. Потому что он лежал, по-прежнему не шевелясь. С закрытыми глазами и плотно сжатыми губами. Укрытый до подбородка. Элли подошла к нему, тронула лоб. Прохладный… как неживой. И он никак не откликнулся на её прикосновение. Элли вздохнула…

…- Привет, крошка!

Она ахнула, увидев необычно весёлого Джимми.

— Господи, Джимми! Я так волновалась за тебя. Ты слышал стрельбу?

Он потрепал её по щеке.

— Пустяки, крошка. Я кое-что тебе привёз. Иди и приготовь дальнюю комнату. Я принесу это прямо туда.

Она взвизгнула, поцеловала его в щёку и побежала в дальнюю комнату, как Джимми называл спальню для гостей. Джимми часто баловал её подарками. Если она что-то просила, то обязательно привозил. Не совсем то, но всё-таки… И вот сам привёз… что-то. Что бы это такое было? Она обернулась и ахнула: Джимми втащил и как… как тюк бросил на пол перед ней безжизненное тело. Она даже не разглядела, кто это. Не стала разглядывать.

— О, Джимми, нет!..

— Ну-ну, крошка, — рассмеялся Джимми. — Он жив, но в небольшой отключке. Я спешу, крошка. Теперь тебе не придётся скучать. Займись им. Я наведаюсь через неделю, — он подмигнул ей. — И кое-чего привезу.

Джимми обнял и поцеловал её.

— Прости, крошка, я и впрямь спешу. Да, — обернулся он в дверях, — не вздумай заложить его в ванну. Захлебнётся. А мне он нужен живым.

И ушёл. А она так и осталась стоять над распростёртым на полу телом…

…Элли ещё раз вздохнула и отошла от кровати. Господи, как она с этим справилась? Самой не верится. Раздела, обтёрла влажной губкой и полотенцем. Неужели можно так, до такой степени изувечить человека? Живого места на парне нет. Еле-еле прощупала сердце. Уложила, укрыла. Как она его ворочала, ведь и задевала, и… наверняка ему больно было, а он ни на что не реагировал. Как неживой.