– Слушаю вас, мистер Ватсон.

Англичанин закурил и разогнав струёй пахучего дыма кровососов глянул на поплавок. Там, то разворачивая, то складывая слюдяные крылышки сидела стрекоза. Присматриваясь к ней, у самого дна ворочала глазами какая-то рыбина.

«Мир во человецах и благоволение» – мелькнуло в голове. Захотелось уткнуться глазами в поплавок и спокойно посидеть рядом с русским, греясь на финском солнышке. Только вот некогда… Британец прокашлялся.

– Моя контора просит вас увеличить усилия в Свердловске.

– В Екатеринбурге, – поправил его рыболов. Стрекоза слетела с поплавка и от него пошли водяные кольца.

– На Екатеринбургской стартовой площадке, – согласился британец.

– Вашу контору по-прежнему интересует и немец и сам аппарат?

– Разумеется и аппарат и изобретатель, – суховато отозвался мистер Смит.

Русский потянул удилище на себя, и из воды выскочила серебристая рыбёшка.

– Понимаете, мистер Ватсон единственный способ одновременно добыть и то и другое это нападение на площадку, а это шум. Большой шум. И жертвы. Боюсь, что после этого я уже не смогу оказывать вам услуги подобного рода.

Пока русский снимал с крючка свою добычу, британец сформулировал свою точку зрения.

– Мистер Ливингстон! Я понимаю всю сложность этого задания, но наше партнёрство, как вы, наверное, помните, как раз и основано на том, что мы помогаем друг другу решать сложные задачи. Мы помогаем вам с некоторыми вашими проблемами и вправе рассчитывать на адекватную реакцию с вашей стороны. Наша проблема этот немец. Решите её.

– Разумеется, я помню об этом. Однако существуют не зависящие от нашей воли обстоятельства. Возможно, у нас просто не хватит сил сделать всё. Мой вопрос – это вопрос о приоритетах.

Британец задумался. Этот русский прав. У него там не так много сил.

– Хорошо. Я облегчу вам задачу, – сказал британец. – Принимайте решение по обстоятельствам. Если сможете, добудьте аппарат и изобретателя. Если это вам не по силам – добудьте хотя бы аппарат, а немца – ликвидируйте.

Они попытались это сделать…

… По хорошему тут нужен был пулемет – «максим» или, на худой конец «гочкис», но откуда? Оснастить «яйцо» пулеметом никому и в голову не приходило. Как впрочем, никому до сих пор не приходило в голову, что на двенадцатом году Советской власти в самой середине Российской Советской Федеративной Социалистической Республики профессорский аппарат могут атаковать с земли какие-то бандиты.

Да и был бы пулемет, что с того? Яйцо кувыркалось, словно взбесившийся от радости полета стриж – вверх, вниз, вправо, влево… Поди, постреляй из такого, если врага на мушку не поймать…

Тем, внизу, было куда как проще. Они стояли на твердой земле, и их не крутило, словно куски баранины на вертеле. Пользуясь этим, бандиты палили из винтовок и револьверов, хотя тоже, надо сказать без особого успеха.

Сквозь сетку трещин в стекле, когда его разворачивало лицом к земле, Федосей видел, как вспыхивают одиночные выстрелы. На его счастье там, внизу, пулемета тоже не нашлось…

Свинец летел мимо, но что с того? Рано или поздно аппарат должен будет приземлиться. Точнее, если все пойдет далее, так же как и шло, упасть.

Чем объяснялась вся эта воздушная акробатика, Федосей мог только догадываться. Видимо одна из пуль повредила газовый руль, и яйцо теперь описывало замысловатую спираль, начавшуюся в небе пару верст назад, и неизбежно долженствующую закончится на земле.

Рулить он не мог, отстреливаться тоже и тогда, закрыв глаза, он, изо всех сил упершись в рукоять руля, застывшую в среднем положении, начал толкать её вперёд. Ногой бы упереться – но тесно, не согнуть ногу… От напряжения Федосей закрыл глаза и представил, как кончик застрявшей пули сминается под острой стальной кромкой, сминается и, наконец…

В этот момент яйцо ударилось в стену деревьев и пилота, словно ненужную вещь, вышвырнуло наружу.

Боли он не почувствовал – только стремительное движение. Мир, из только что бело-голубого, стал коричнево-зеленым, взвыл и смолк ветер.

С мокрым хрустом, спиной, Малюков проломил что-то гибкое и хрустящее, зацепился плечом, перевернулся через голову и… остановился.

Несколько мгновений он ждал, что движение продолжится, но все уже кончилось.

Готовый к боли он шевельнулся, но к удивлению своему ничего не почувствовал. Одна рука двигалась, ноги двигались, шея вертелась… Воздух, сжатый в легких для стона легко вышел наружу.

Как ему повезло пилот по настоящему понял только тогда, когда осторожно перевернувшись, и сползши на землю, огляделся.

На его счастье полет профессорского яйца остановил не могучий ствол, что мог помнить бредущих в Сибирь декабристов, и росший в двадцати шагах левее, а всего лишь несколько стоящих друг за другом худосочных стволиков, теперь покореженных и вывернутых с корнем.

Повезло. А если б не вторая рука – то и вовсе все было бы отлично…

Со второй рукой было плохо.

Крови там не было, но о дерево он приложился со всей силы. Ключицу ломило так, что любое движение откликалось болью.