Шрифт:
Вечную — значит до тех пор, пока не развалится мир. А может быть, и дольше.
Рыцарь Валгаллы.
Надо же, как неожиданно встретились.
Школьное здание надвинулось на меня растущей слепой громадой, закрывая ещё не совсем потемневшее небо с тонкими перистыми облаками. Окна, завешенные изнутри чёрными шторами, как-то по-особому отражали вечерний свет. Впрочем, электрическое освещение пробивалось даже сквозь занавеси светомаскировки, и было понятно, что оно горит во многих комнатах — едва ли не во всех. От этого почему-то веяло тайной и детством. Казалось, что там, внутри, сейчас происходит что-то вроде подготовки к новогоднему празднику…
— Документы, — сказал мне на крыльце унтер-офицер с автоматом и нарукавной повязкой, на которой было написано, невесть почему готическими буквами: «ROA. Militarfeldsicherheitsdienst». За охрану здесь, видимо, взялись всерьёз: утром автоматчиков при входе ещё не было.
— Тридцать девятая комната, майор Беляев, — сказал унтер-офицер, вернув удостоверение, и даже распахнул передо мной дверь.
— Знаю, — сказал я утомлённо, уже входя в уютный сумрак вестибюля.
Беляев сидел в том же кабинете и за тем же столом, за которым я оставил его утром. Стол теперь был завален бумагами, рядом стояла пустая чайная кружка. Вид у Беляева был измученный, как после бессонной ночи. Ещё бы. У него дел побольше, чем у меня. Впрочем, от напряжённого ожидания тоже устают.
— Всё в порядке, — сказал я с порога. — Конечно, настолько, насколько что-то вообще может быть в порядке… Разрешите сесть?
— Садись, — сказал он, продолжая глядеть в свои бумаги. — Вернулся, значит. Молодец.
Пауза затянулась. Надеюсь, сюрпризов больше не будет, подумал я с некоторым беспокойством. Хотя нынче что ни час — то сюрприз…
Тут Беляев наконец посмотрел на меня.
— Готов? — спросил он резко.
— Куда деваться? — ответил я вопросом на вопрос.
Вдруг очень захотелось затянуться сигаретой. Я вспомнил, что не курил почти весь день.
— Ну, значит, так и будет. О чём мы с тобой говорили — ты помнишь…
— Помню.
— Не перебивай, — сказал он строго и замолчал, откровенно собираясь с мыслями.
Я тоже задумался. Точнее, со мной как раз случилось нечто обратное: я на время перестал думать. Зачем? Сколько можно? Красивый весенний вечер, уютная светлая комната. Тепло и хорошо…
Я включился, когда Беляев уже начал что-то говорить.
— …На тебя сейчас — наша надежда. Не скажу, что единственная…
Ну, спасибо на добром слове. Давайте теперь лепить из меня героя. Всю жизнь мечтал. Взять ключевой форт, подхватить упавшее знамя… Побыть — ну, пусть не спасителем мира, как герой фантастического романа, но хотя бы спасителем армии…
Самое забавное, что сейчас ведь примерно так оно всё и есть. Бойтесь ваших мечтаний, они могут сбыться… Ситуация критическая, здесь Беляев нисколько не преувеличивает. И — карты в руки. Только вот почему-то очень хочется сказать: а не пошли бы вы со своими историческими миссиями на…?
Но я, конечно, не сказал ничего подобного.
— …И очень тебя прошу: будь осторожнее. Не строй иллюзий: война ещё не проиграна. То есть проиграна, но не закончена. В Империи и по её краям сейчас идут такие политические игры, что ого-го. Дай-то Бог в это не вляпаться. Легко сказать — не вляпаться, — перебил он сам себя. — Если джентльмен берётся разгребать нужник, пусть не думает, что сохранит чистыми манжеты… Ладно, это, слава Богу, не твоё дело. Твоё дело — доехать, встретиться, передать. И обязательно вернуться. — Он вдруг провёл ладонью по лбу. — Так всё сложно. Такая, чёрт её дери, паутина…
Паутина. Крупноячеистая сеть. «Нет жизни рыбарю — пророку смерти…» [2] — вспомнилась некстати строка из стихотворения. Хотя — почему некстати?…
— Домой-то я успею зайти? Хоть на час?
— Успеешь даже до рассвета. Поезд уходит в пять двадцать.
Теперь Беляев смотрит на меня спокойно, едва ли не выжидательно. Пожалуй, он вообще чересчур спокоен… и я вдруг понимаю, что он сейчас не только скрывает волнение, но и в чём-то колеблется. Похоже, есть какая-то новая малоприятная информация, в отношении которой он никак не может решить — сообщать мне её или нет.
2
Ю. Лорес.
Кажется, решил не сообщать.
Ну и ладно. Меньше знаешь — лучше спишь.
Надо, кстати, выспаться в поезде.
— Будь осторожнее, — повторяет Беляев. — Ты нам очень нужен.
Я хочу сказать на прощание что-нибудь бодрое — и понимаю, что у меня не хватает слов.
Та самая комната, откуда мы ушли утром. Почти вся обстановка осталась прежней — ну, разве что на столе переменили скатерть. И вместо свечи — опять электрический свет. Правда, теперь горит не люстра, а только настольная лампа.