— Что это? — Мэтью обвел пальцем мое лицо. — Похоже на Библию, только слова не те.

— Описание химической свадьбы из «Авроры». — Наши глаза встретились. Воздух сгустился, и я поменяла разговор. — Почему отец говорил, что мы должны отправиться в путешествие?

— Штемпель на конверте был израильский. Может быть, Стивен хотел, чтобы мы туда съездили.

— В Иерусалиме, в Еврейском университете, хранится много алхимических манускриптов. Многие из них принадлежали Исааку Ньютону. — Это так — но, учитывая прошлое Мэтью и Рыцарей Лазаря в придачу, я отнюдь не стремилась посетить этот город.

— Израиль в глазах Стивена не заслуживал определения «дальние странствия», — заметила Сара.

— А что заслуживало? — спросил Мэтью, перечитывая письмо.

— Ненаселенные районы Австралии. Вайоминг. Мали. Любимые места его путешествий во времени.

Эти «путешествия во времени» поразили меня не меньше, чем известие о наложенных на меня чарах. Я знала, что некоторые чародеи способны на это, но даже вообразить не могла, что нечто подобное практиковалось и в нашей семье. Редкостный дар, почти не уступающий уникальностью колдовскому огню.

— Стивен Проктор перемещался во времени? — произнес Мэтью с нарочитой невозмутимостью — он часто говорил так, когда речь заходила о магии.

— Да, каждый год — обычно после декабрьской антропологической конференции.

— Смотрите, на обороте письма что-то есть, — углядела Эм.

Мэтью перевернул последний листок.

— Точно. Я не заметил сразу, потому что спешил вынести тебя из дому до начала потопа. Но писала это не твоя мать — почерк другой.

Написанный карандашом постскриптум изобиловал завитушками и острыми пиками.

Я уже где-то видела этот почерк, но никак не могла вспомнить где.

— Кто мог приписать эйнштейновскую цитату на обороте маминого письма? — Я повернула текст к Саре и Эм.

— Не иначе как твой отец. Он брал уроки каллиграфии, а Ребекка над ним за это подсмеивалась. Потому почерк и кажется таким старомодным.

Вот именно. Так писали бодлианские каталогизаторы викторианских времен. Я присмотрелась и потрясла головой.

— Нет-нет. Не мог отец служить в Бодли в девятнадцатом веке. Подзаголовок «Ашмола-782» написан кем угодно, но только не им.

Однако путешествовал же он во времени… и слова Эйнштейна предназначались непосредственно мне. Я бросила листок на стол, охватила руками голову.

Мэтью жестом остановил выражающую нетерпение Сару. Как только в голове немного прояснилось, я сообщила:

— На первом листе «Ашмола-782» имелись две надписи. Одну, чернильную, сделал Элиас Ашмол: «Антропология, или описание двух начал Человека». Ниже кто-то другой карандашом приписал «анатомического и психического».

— Эта надпись была сделана много позже, — констатировал Мэтью. — Во времена Ашмола термины «психика» и «психический» еще не употреблялись.

— Я думала, что она появилась в девятнадцатом веке… но похоже, что это действительно работа отца.

— Потрогай эти слова, — прервала долгое молчание Сара. — Вдруг еще что-нибудь узнаешь.

Я послушалась и тут же увидела папу в сюртуке с широкими лацканами и в черном шейном платке. На столе, за которым он работал, высились стопки книг. Эту картинку сменила другая: папа в вельветовом пиджаке сидит в своем кабинете у нас дома и что-то пишет карандашом № 2, а мама заглядывает через его плечо и плачет.

— Да, это он. — Я отняла от бумаги дрожащие пальцы, и Мэтью тут же завладел ими.

— На сегодня ты проявила достаточно храбрости, ma lionne.

— Если твой отец не вырывал этот рисунок из рукописи, то что он делал в библиотеке? — спросила Эм.

— Стивен Проктор заколдовал «Ашмол-782» так, чтобы никто, кроме его дочери, не мог взять манускрипт из хранилища, — уверенно предположил Мэтью.

— Вот почему его чары «узнали» меня. Но отчего же тогда я не смогла взять книгу во второй раз?

— Оттого, что необходимости не было. Ты, конечно, хотела ее получить, но это еще не дает результата. Твою магию заколдовали так, чтобы никто не мог вызвать ее насильно — точно так же заколдован и манускрипт.