Самсонов посмотрел на Игоря, затем на Ильяса, расположившегося на потертом кожаном диване, и начал говорить.

— Пришел я к ним в шесть или, может быть, в половине седьмого. Поздравил их, как положено. Потом сели за стол. Ее мать поставила три стакана, кое-что на закуску и графинчик самогона.

— Самогона? — переспросил Игорь.

— Да, свекольного. Потом мы выпили все втроем, закусили, и старуха ушла к себе в чуланчик…

— А что она в чуланчик отдыхать ушла или так, у нее дела были? поинтересовался Ильяс.

— У нее всегда одно дело — гнать самогон. Пока я еще был трезвый, к ней за вечер человек шесть-семь зашло. Хлопнули по стакану и дальше…

— Вы сами видели, что она торгует самогоном?

— Нет, в тот вечер не видел. Не до этого было. А вообще-то в другие дни — сколько раз. Шофер заедет или кто другой — никому не отказывает.

— Дежурный! — крикнул Игорь в коридор, — уведите задержанного. — Когда за ними закрылась дверь, встал и весело сказал Ильясу:

— Хватит валяться на диване. Вставай, съездим попробуем местного самогона.

Завидев идущих по дорожке гостей, Анна Тимофеевна испуганно засеменила к дому.

— Постойте! Слышите, остановитесь! — окликнул ее Ильяс и уже миролюбиво продолжал. — Куда вы, Анна Тимофеевна? Гости к вам, а вы от них. Нехорошо.

— Завернули к вам самогончику отведать, — поддержал его Меркулов. Какой он сегодня у вас — свекольный или пшеничный? — лейтенант взглянул в лицо старухи и понял, чего она так боялась тогда, перед очной ставкой с Мишкой Самсоновым. А потом, когда из темного, затянутого по углам паутиной чулана вынесли самогонный аппарат, графины и кринки с «продукцией», Морозова (дочери не было дома) завопила благим матом и начала бессвязно клясться и божиться, что сегодня же, сегодня же на глазах у «сынков» разобьет все банки с зельем, а с ними вместе и аппарат.

— Нет, этого делать не нужно, — остановил ее Ильяс. — Сегодня самогоном займутся другие, а пока ответьте, ночевал ли у вас Самсонов в ночь с первого на второе мая?..

— Ночевал он, окаянный, ночевал, — видимо, пытаясь чистосердечным признанием тронуть гостей, запричитала старуха. — Бес меня в тот раз попутал, ввел во искушение. Ох, горе мое горькое, что же теперь со мной будет, со старой!

В тот же день мать и дочь Морозовы изменили свои показания. Да, да, Мишка, действительно, был у них до утра. Первый вызов в милицию испугал самогонщиц. Боясь расстаться со своим «производством», приносившим немалые барыши, они решили отрицать все, что хоть в какой-то мере могло пролить свет на их подпольное занятие. Узнав, что дело касается всего лишь алиби Мишки, дочериного ухажера, Морозова — старшая успокоилась, и, чтобы не отвечать на лишние вопросы, которые могли бы возникнуть у следователей, налгала. Ей это было не впервой.

— Черт знает, что делается, — сердился и ворчал майор. — Если считать алиби Самсонова доказанным, то выходит, начинать нужно сначала. Освобождать пока не следует: мало ли какие показания эта семейка даст завтра. Подождем заключение экспертизы.

— А теперь, ребята, снова за дело. Мы, кажется, напрасно потеряли два дня. Нужно наверстывать. — Семен Гаврилович посмотрел на лейтенантов и сухо, по-деловому спросил:

— Есть соображения?

Новый план поисков исходил из того, что убийство скорее всего произошло на шоссе и, следовательно, людей, которые могли бы помочь расследованию, нужно искать прежде всего в этом районе.

Семен Гаврилович вспомнил о нескольких домиках, стоящих на отшибе, там, где дорога на Зеленое круто поворачивала в сторону. Решили начать с них, и через полчаса в густеющих сумерках милицейская машина прибыла на место. Следователи разошлись по домам. Ильяс направился к крайнему, почти невидимому с шоссе за плотной стеной многолетних карагачей. На стук в ворота вышла пожилая женщина и, с трудом сдерживая цепного, отчаянно бросающегося пса, пропустила гостя на веранду.

— Лейтенант Акишев, — представился он и протянул удостоверение. Хозяйка заглянула в него мельком, скорее для приличия, и улыбнулась: ей понравилось открытое, черноглазое лицо посетителя.

— Муж-то у меня все на совхозных бахчах пропадает, а я домовничаю — все одна да одна. Дочка в Алма-Ате в институте, сын в армии — осенью взяли, добродушно рассказывала хозяйка. Она проворно собирала на стол чашки, ставила вазочки с вареньем, на электроплитке уже шумел чайник.

Ильяс коротко ознакомил гостеприимную хозяйку с делом, по которому он пришел, и попросил ее припомнить все, что она видела на шоссе первого вечером.

— Покойницу Валю видела, — тяжело вздохнула женщина. — Знала ли я ее? Конечно, знала. В нашем городке все на виду, все друг другу известны. Я аккурат часиков так в семь сидела на завалинке. Гляжу — она идет. В руках сверток какой-то. Крикнула еще, не страшно ли ей на ночь глядя. Усмехнулась только, рукой махнула. Нет, мол…

— Кого-нибудь еще вы видели на шоссе в тот вечер? — Ильяс отхлебнул горячий чай и подвинул ближе варенье. — Машины, может быть, проезжали?

— Нет, машин вроде не было. Видела, правда, четверых парней, но это еще до Вали, минут за двадцать…

Сообщение насторожило лейтенанта, и он узнал, что парни были навеселе, задирали друг друга, толкались, громко разговаривали. Один из них был знаком хозяйке: работал с ее сыном в одной тракторной бригаде.

Допив чай, Ильяс распрощался.