Юджин Шурлапов контролировал обстановку на крейсере до самого последнего момента, и через надзирателей, поставленных людьми из военно-морской разведки, и через членов экипажа и научной группы. Условия создались просто идеальные, таких никогда не случилось бы на земле. На самом деле противник сделает всё сам – вооружит две сотни человек, подготовит программу идеальной мотивации для этих людей, настроит аппаратуру. Останется мелочь – в нужный момент перехватить управление аппаратурой НЛП и получить в своё распоряжение почти батальон готовых абсолютно на всё солдат. Планы, как именно их использовать, у Юджина имелись. Только эти русские спецназовцы, неизвестно откуда взявшиеся, всё испортили.

Теперь приходилось всё исправлять на ходу. Русская эскадра через два часа максимум захватит беспомощный крейсер. Вот в этот временной зазор и нужно уложиться. Разыскать чёртов процессор, отнять его у инженера (как его – Майкельсон?) и таинственной бабы, после чего устранить всех возможных свидетелей и найти способ смыться вместе с устройством. Задача сложной не выглядела, и не такие проворачивали, но загадочные девки Шурлапова немного тревожили. Должен же в них быть какой-то особый смысл? Почему именно они и сколько их здесь всего? Пока он этого не узнает и не поймёт, на стопроцентный успех рассчитывать не стоит.

Очередной расклад выброшенных судьбой карт выглядел так: Мария и Майкельсон, согласившись с распоряжением Бекетова, ждали поддержки в просторном, но довольно жарком и душном отсеке между дымоходами второй трубы. Инженер присел на слегка подрагивающую стальную палубу в пятнах машинного масла и наконец позволил себе закурить, привести мысли в относительный порядок, для чего повернулся спиной к своей «пленительнице» (в обоих смыслах этого слова). Впрочем, в этом не было особой нужды, Мария не могла возбуждать его зрительные рецепторы, потому что выключила подсветку блок-универсала.

Анастасия, Кристина и Юрий двигались в их направлении палубой выше, по коридору офицерских кают левого борта.

Шурлапов с помощниками шёл по такому же коридору, но правого борта.

А лейтенант-коммандер Остин Строссон в своей каюте, первой перед соединяющим коридоры поперечным проходом пытался по рации выйти на связь с Лондоном, лично с Гамильтоном-Рэем. По особому графику каждый час всего на одну минуту в «куполе непроходимости волн» открывалось «окно», и через него можно было послать предельно сжатый и особым образом модулированный сигнал, практически недоступный пеленгации и перехвату.

До сих пор у Строссона не было необходимости что-то сообщать своему начальнику, а тем более – просить у него совета, но сейчас особый момент и крайний случай настали. Офицер с удивлением увидел, что сигнальные лампочки рации вдруг потухли. Выругался, недобрым словом помянув батарею, разрядившуюся так не вовремя, и вдруг услышал через тонкую переборку каюты сначала осторожные шаги, а затем и приглушённые голоса.

Когда Фёст с Мятлевым и девушками закончили допрос Стацюка, Президент и Журналист уже давно спали, перегруженные впечатлениями уж слишком длинного дня, вместившего событий больше, чем у иного законопослушного обывателя случается за год, а то и за всю жизнь.

– Наверное, и нам пора, – сказал Фёст, с удовольствием вдыхая свежий воздух из открытого окна кухни. В предутренней Москве было совсем тихо, образ жизни здесь куда более патриархальный, чем в параллельной столице. – Все «протоколы» завтра сам шефу передашь, – обратился он к Мятлеву. – Ваши это дела, семейные, – он чуть скривил губы, то ли в усмешке, то ли просто так. Эту привычку, или стиль, он тоже унаследовал у Шульгина. Слишком много времени они проводили с Александром Ивановичем в первые месяцы «вербовки» Фёста и слишком большое впечатление на Вадима тогда произвели не только практические способности, но и бытовые манеры «наставника».

– Я в них сейчас мешаться не хочу…

– Отчего так? – с подковыркой спросил генерал.

– Надоело, честно сказать. Не только твой шеф, вся ваша команда меня, как бы это деликатнее сказать, разочаровала. Нет, в чисто человеческом плане ни к тебе, ни к прочим у меня претензий нет. Умеете себя вести как люди, когда припрёт. А с политической смелостью– слабовато. Я же для общей пользы говорю, – счёл нужным ещё раз оговориться Фёст. – Бывают моменты, когда от так называемого здравого смысла нужно отказываться. Один мой знакомый философ для военной истории разработал концепцию так называемой «стратегии чуда». Это значит – никакие рациональные расчёты победы не сулят, но достаточная степень готовности рискнуть всемпереламывает запланированнуюреальность, создаёт альтернативу не «после», а «до»! Улавливаешь, о чём я?

– В общих чертах, – осторожно ответил Мятлев. – Бывали, конечно, случаи…

– Мне на ум хороший пример пришёл. Война – ладно, война – бог с ней, там «чудо» случается гораздо чаще, чем принято думать, только очень редко специалисты догадываются, что история, особенно военная, таки имеет сослагательное наклонение. Для них всё ясно – наши раздолбали немцев – значит, политически, экономически и психологически иначе и быть не могло. Преимущество социалистической экономики и сплочённости «новой исторической общности». А если царская Россия проиграла Русско-японскую – это и есть доказательство «полной гнилости» старого режима. Лучше приведу из области шахмат, из нашего со здешним общего времени. Тысяча восемьсот девяносто девятый год. Шахматный турнир, не помню, мировой или так себе, но там имела место так называемая «Бессмертная» партия. Андерсен – Кудерницкий. Кто это такие – тоже не помню, а, скорее, не знаю. Но в той партии с примерно равным по классу противником Андерсен пожертвовал ферзя и две ладьи и в итоге выиграл! Вот тебе и «стратегия чуда».