Витя, с трудом дохромав до дивана, наконец прилёг. В голове гудели сирены. Сердце колотилось часто и звучно, а его стук, казалось, отдавался эхом по всему телу от головы до пят. Что-то неприятное, сводящее с ума, мерзкое поднималось из живота вверх. Виктор попытался сменить положение, но от этого только сильнее затошнило.

— Как это понимать?.. — резонно обратился отец, остановившись в дверях.

— Ой… Только не строй из себя наивного, — отмахнулся парень трясущейся рукой и смерил родителя презрительным взглядом. — Ясно как! Погулял…

Вера Олеговна кисло ойкнула, зло зыркнув сперва на сына, а после ещё более свирепо — на мужа.

— Воспитали сыночка?!

— Во-первых, Виктор, прекрати хамить. Во-вторых, я давно знал, что ты пойдёшь по наклонной, — холодно отозвался отец. — Гуляйте, развлекайтесь, но с умом же! Ты ещё сопляк, чтоб такое творить. Деньги тебе даём мы с матерью! И уж точно не на то, чтобы ты их пропивал!

— Ой, пап! А на что вы мне их даёте?! Может, на книги? Не смеши мои тапочки! — нагловато бросил Витька, пытаясь приподняться, но гадкое чувство тошноты не дало ему окончить фразу. — Мам! — только успел пискнуть он и зажал рот руками.

Мать сорвалась с места и, едва не путаясь в подоле махрового халата, побежала в ванную за тазиком.

— Сейчас-сейчас, потерпи.

Мальчишка свесился с дивана. Вера Олеговна подала ему старый алюминиевый таз, и Витька снова, как и там, за городом, затрясся в рвотных конвульсиях.

Мама присела с краю, с сочувствием покосившись на сына. В ситуации, когда единственный, пусть даже трижды поганый отпрыск мучается, она не могла оставаться строгой и безучастной.

— «Скорую» вызываем? — женщина посмотрела на мужа. — А то вдруг и правда не в водке дело…

— Я позвоню, — кивнул отец.

Виктор почти не заметил, как прошли дремотные полчаса.

В доме как будто из ниоткуда появились люди, зашуршали в прихожей, монотонно переговорили со встречавшей их Верой Олеговной… Затем нечто светлое деловито шагнуло гостиную, и Витька с трудом распознал в этих белых пятнах врача скорой помощи и сгорбленную пожилую сестру. Они выглядели усталыми и слегка измученными под вечер. Мамуля что-то сбивчиво залепетала, перебивая участливо поддакивающего отца. Изнывающий от боли Виктор валялся среди всего этого каким-то ненужным бесформенным созданием и с трудом вставлял некоторые нечленораздельные фразы в общий разговор. Доктор сидел на краю дивана и вёл себя так, точно Витька вообще манекен: не глядя, прощупывал живот, светил фонариком в глаза, бросал незначительные профессиональные фразы родителям. Те кивали и что-то обеспокоено щебетали в ответ. Что именно — уши мальчишки уже не распознавали.

Настенные часы старинной мелодией отыграли одиннадцать вечера. Врач устало поднялся и не спеша спрятал маленький фонарик в боковой карман халата.

— Поедем. Собирайтесь.

Страшного ничего, но кровь надо посмотреть… Пусть денёк у нас побудет, это не навредит, — сипло промолвил он и впервые за всё время посмотрел Вите в глаза. — Добегался, дружок?

— Саша, где его зубная щётка?! — услыхав это, взвыла мать.

Его здорово потаскали по разным кабинетам ночной больницы: взяли на анализ кровь, промыли желудок. Едва дав отдышаться, забацали два болючих-колючих укола в ту самую часть тела…

И только за полночь, ближе к утру, взгляд Виктора начал помаленьку проясняться. Мысли трезвели, приобретали чёткость и способность оформляться в мало-мальски ясные и здравые образы.

За чёрным окном палаты в водостоке уныло завывал ночной ветер. Витька, с трудом распознавая зеленоватые стены кругом себя, лежал на боку, скрутившись калачиком, и бездумно всматривался в чёрное, слегка подкрашенное алым городским заревом небо.

В оконную трещину с улицы залетало приятное прохладное дуновение, и Виктор жадно ловил свежий воздух горлом, в котором всё ещё стоял гадкий привкус резиновой трубки для промывания. В широкой дверной щели виднелся кусочек полутёмного коридора с отблесками неонового света. Ночная больница немо спала, пропитанная парами хлора и спирта.

С неба за Витькой наблюдал всё тот же молодой месяц в окружении жемчужинок-звёзд, изящно посылавших ему мерцающие приветы сквозь миллиарды лет. Какой-то из них, возможно, уже давно не существует: взорвалась, сгорела, столкнулась с другим космическим телом, разрушилась… Но тут, на Земле, об этом даже не догадываются, ведь свет ещё идёт и будет идти миллиарды лет.

Так и Витька ещё утром и представить не мог, что окажется на больничной койке, среди этой маеты, тоски, зелёных стен, стонов, старых железных кроватей и запаха стерильного белья. Как дивно случаются многие вещи — резко, быстро, неожиданно. Утром сидели в школе, шутили, валяли дурака, дразнили ботаника Аркашку. Днём — рисовали под мостом граффити. А вечером… нежданно-негаданно… больница.

Никто и не спрашивал о планах и намерениях. Просто бежала весёлая дорожка жизни, и вдруг та-дам — на пути выросла внезапная серенькая, унылая преграда. Тадам — и уютная комната сменилась больничной палатой.

Мягкая подушка приобняла усталую шею парня, и он прикрыл тяжёлые веки, медленно наливающиеся медовой дремотой. Боль постепенно уходила, уползала, утекала. Всё легче становилось дышать, и всё глубже сознание проваливалось в сон. Точно ластиком, медленно стирались границы между предметами: соседняя кровать слилась со стеной, оконная рама — с ночным небом, месяц и звёзды — с огнями города. Окружающее пространство темнело, замирало, останавливалось, засыпало.