Яки Александра
Шрифт:
Возле драгоценного чёрного ящика грузчики поставили длинный мягкий диван. Чуть исцарапанные подлокотники и пара дырочек на серой обивке выдавали, что вещь далеко не новая, но это никого не расстраивало. Бекир влез на спинку, Лизка тянула его за ногу, чтобы малыш свалился. А их мамы только и успевали оттаскивать детей друг от дружки, чтобы вечер не закончился плачевно. Наконец Лизкиной маме удалось переключить внимание дочки на цветные карандаши.
Малютка страх как любила рисовать, особенно костюмы, нарядные платья, шляпки. Инга всегда шутила, что Лизавета обязательно станет великим модельером. Но до такой глобальной цели было ещё далеко.
На всю комнату раздался голос диктора: телевизор наконец долгими стараниями Тим-Тима заработал. Дети зааплодировали, сбежавшись к экрану. Тамара и ещё несколько мамочек отчаянно заохали: «Ну теперь наших сорванцов от экранов не отодрать».
— А когда вечерняя сказка будет? — заныла малышня.
— Скоро-скоро, — пообещала Тамара Ивановна, осторожно проворачивая антенну, чтобы изображение не рябило.
Лизаветкина мама подошла к выключателю и погасила свет в игровой. Синие блики от телевизора разлились по всей комнате, и осветили белые стены. Малышня, весело воркуя, устроилась на диване, готовая к просмотру мультфильмов. Тамара присела с краю. Шпала развалился внизу на ковре. Витька усадил Ингу на подоконник и примостился рядышком, обняв колени.
Убаюкивающая мелодия потекла из динамиков. Детвора притаилась в приятном ожидании, устремив маленькие предвкушающие глазки в экран. Смотрящие в окно грозные тучи больше не пугали своей строгостью и не давили на сознание — теплая атмосфера уютного и веселого вечера отгоняла все нехорошие мысли. Но не у Витьки!
Он, не глядя в экран, обернулся на ночной город. В небе еле-еле мерцали тусклые звёздочки. Огни домов и улиц тонули в мутном осеннем тумане. В пустом дворе больницы клёны и тополя уныло роняли листья на пожухлую траву.
Парню сделалось тоскливее прежнего.
— Инг, — обратился он шёпотом, чтобы не отвлекать козявок, затаивших дыхание у голубого экрана. — Как ты до сих пор меня терпишь?
— В смысле? — девушка взволнованно обернулась и попыталась заглянуть парню в глаза.
— Мне кажется, я невыносим, — сделал он заключение. — Ору, спорю, кривляюсь.
— Я привыкла, — Инга, слегка смущаясь, улыбнулась. — Всё это совсем не напрягает. Я думала даже, будет наоборот: я надоем тебе.
Витя нахмурился. Лизка поднялась с дивана и чуть не плача потребовала у мамы немедленно отправиться в палату читать про принцесс, а «не смотреть этот мальчиковый мультик». Женщина, повинуясь, взяла её за руку и, попрощавшись с остальными, повела дочурку спать. Витька аккуратно взял Ингу под руки и помог спуститься с подоконника.
— Пойдём на диван, места освободились, — он снизил голос до шёпота и, упав рядом с Тамарой, продолжал говорить. — Ты мне — нет, ни в коем случае. Я просто удивлён, что человек вроде тебя до сих пор всё это терпит. Ведь Шпалу ты не терпела. Интересно, что такого ты ему сказала, что он до сих пор дуется на тебя?.. Хотя, не суть важно. Почему я избежал его участи?
— Не избежал. Просто ты умеешь слушать и прислушиваться. А он только надулся, и всё, — Инга присела рядом и нервно вытерла вспотевшие ладошки о штаны. — Дело не в этом даже. Иногда надо уметь смотреть глубже, потому что поведение — это только внешняя оболочка, гораздо важнее то, что внутри.
— Да, люди говорят одно, а думают другое.
— На самом деле это самое кошмарное, — она опустила взгляд и даже, как Витьке показалось, вздрогнула. — Вот, например, бывает: идёт парень. Опрятно одетый, причёсанный… Вежливо здоровается с соседом… Воспитанный человек — говорят все. Но не все понимают, что воспитать манеры — это немного не то же самое, что воспитать душу. Во всяком случае, некоторые наотрез отказываются даже попытаться различить эти понятия, хотя проявления истинного воспитания по сути и не должны быть заметными. Тот же парень вполне может сменить образ, оказавшись в другом обществе. Может и обидеть кого-то, и подставить, если понадобится, при этом не переставая ходить по аллейкам двора с книжкой под мышкой, лишний раз давая повод соседским бабушкам-сплетницам восхититься им, — Инга перевела дыхание. — А ты на самом деле воспитанный, Витька. Я это вижу, и рада, что мы с тобой знакомы.
— Я воспитанный?! — Витёк, чуть не свалившись с дивана от смеха, ухватился за подлокотник, за что получил лёгкий пинок от Тамары. — Чего же мне тогда говорят обратное? Не хвалят, даже, а только пинают.
— Это потому, что истинное воспитание, воспитание души, не даст никогда такой славы. Соседи не будут наперебой тобой восхищаться, и родители не услышат, возможно, похвалы в свой адрес за то, что вырастили такого чудесного ребёнка. Но тебе не нужно всё это. Может, сейчас ты кажешься себе не таким уж и хорошим, но твои поступки, если ты, конечно, захочешь, могут быть действительно стоящими и искренними, продиктованными изнутри, а не напоказ. Жутко, что вокруг чаще происходит наоборот!
— То есть ты не считаешь меня большим и ужасным? Даже за хамство тем самым первым утром? И за «ненавижу стишочки», и даже за споры наши постоянные, и за моё кривляние? — с некоторой надеждой в голосе спросил мальчишка. Может, он и впрямь не настолько плох, как говорят ему окружающие? Может, действительно и родители, и друзья, и учителя, и соседи — все ошибаются, а одна юная девушка видит в нём то, чего не видит никто: что-то хорошее.
— Не считаю, — Инга взяла его за руку, и у парня отлегло от сердца. Нежная колыбельная песня донеслась до ушей из динамиков телевизора. Полусонные козявушки стали лениво подниматься с дивана, обсуждая мультфильм, позевывая и мечтая о мягкой постельке.