Спали даже сквозняки, не тревожа куцую шторочку в Витькиной палате. Свет был погашен в каждом окошке больницы. А над опьяневшим от шампанского и счастья городом реяло алое, пропитанное дымом от фейерверков зарево.

— Что-то я совсем замотался, — шепотом оправдывался парень. — Инг, садись, не стесняйся. Ты, наверное, устала за целый день. Я сам еле держусь. Кстати, у меня кое-что есть для тебя, — он полез в тумбочку.

— У меня для тебя тоже, — Инга присела на Витькину койку, и бледный свет усталого месяца слегка осветил загадочные черты её лица. — Держи.

Девушка протянула Виктору небольшую коробочку.

Мальчишка, не скрывая улыбки, с трепетом и нетерпением принял подарок.

— Спасибо. А это тебе, — он, едва дыша, отдал ей изящную, переливающуюся бело-голубыми камушками диадему. — Я дома одну сказку читал, и мне княжна Зимы показалась на тебя похожей, Ингилейв.

Инга легонько чмокнула его в губы и надела украшение.

— Это всего лишь сказка.

— Сказки — осколки мифов, а мифы — отражение правды.

— Тогда я наколдую на завтра снег.

Виктор улыбнулся и стал распаковывать свой подарок.

Завёрнутый в бумагу, в коробке лежал металлический самолётик размером всего-то с ладошку. Парень осторожно взял его в руку: чувствовалась каждая деталь, каждый изгиб. На секунду ему даже показалось, что он Гулливер и случайно забрёл этой новогодней ночью в аэропорт лилипутов. Это была точная, настоящая модель.

— «Миг»? — спросил мальчишка, всё ещё не отрывая глаз от самолёта. — Где же ты его достала?

— Старые знакомые помогли, — Инга смущённо заулыбалась, обрадовавшись, что угадала с подарком.

Витька бережно поставил самолёт на подоконник, и его силуэт напомнил одинокий истребитель на заснеженной взлётной полосе. А парень вернулся, сев ближе к Инге.

Свет её синих глаз только сильнее подчёркивался голубоватыми камнями на диадеме. Виктор взял девочку за руку.

— Что-то грустная ты. Давай я сейчас сгоняю за соком. Время нам не указ. Продолжим праздновать!

Парень вскочил с кровати и ринулся в коридор. Тёмный, он дремал так же спокойно, как и всегда, когда они гуляли по ночам. Только из кабинета главврача, почти колыхая стены, гулом доносился богатырский Тимофеев храп. Витька зажал рот рукой, чтобы не разразиться смехом. Ведь в кои-то веки главный надзиратель и страж порядка спал без задних ног.

Мальчишка, с лёгким скрипом отворив двери в игровую, прокрался внутрь и, торжествуя взяв стаканы, стал наливать в них яблочный сок. Тим-Тим всё так же громко выдавал ночные рулады в своём кабинете. А на пушистой ёлке магически переливались серебристые дождики.

Витя, ухватив кое-как в одну руку стаканы, запер за собой двери и вернулся в тёмный коридор. Сердце стучало быстро, хотелось петь, ликовать, стоять на ушах и радоваться жизни. Он тихо прокрался в палату, всё ещё потешаясь над Тимофеевым храпом, сотрясавшим стены.

— Слышишь, какие арии выводит? — саркастически хихикая, спросил мальчишка, заходя в палату. Но Инга ничего не ответила, и Виктор, поставив сок на тумбочку, весь внутренне сжался и, растроганный, хлюпнул носом. Девочка спала, держа в хрупких слабеньких пальцах диадемку.

Конечно, ведь она весь день держалась, не давая усталости взять над собой верх. И только к поздней ночи сон всё же хитро изловчился околдовать её сознание…

Парень осторожно, чуть дыша, стянул с неё изящные туфельки и укрыл девочку простынёй. А сам, крадучись, обошёл кровать с другой стороны и прилёг рядом. На серебристый месяц накатили слабые белые облачка, и в палате стало совсем темно. Парень поглаживал волшебные Ингины волосы, бережно и мягко касался её пальцев, ладошки… и думал: почему она? В мире столько классных девчонок. Ярких, как звезды, броских, фигуристых, раскованных и весёлых. Да всяких, на любой вкус. А по-настоящему любить можно далеко не каждую. Что-то такое родное и задушевное было в Инге.

Просто… Она настоящая, она искренняя. Как часто сейчас мы путаем искренность с жеманной театральной игрой. Натянутые улыбки и широко распахнутые глазки принимаем за чистую монету. А ведь как порой не хватает чего-то настоящего. Мы совсем забыли, что всё подлинное, честное, открытое не всегда красиво и привлекательно, не всегда нравится сразу.

Как Виктора в первые дни сердила её немногословность, отстранённость, непривычные какие-то слова и взгляды на жизнь. Но ведь именно в этом, как позже он понял, и было то главное — умение оставаться честной, прежде всего с собой, и не подстраиваться под общую массу. Умение улыбаться только тогда, когда действительно хочется, умение говорить лишь в те секунды, когда на самом деле есть что сказать. Умение не рассыпаться красивыми шаблонными фразами, а на самом деле помогать нужными советами. Умение быть доброй в душе, внутри, а не напоказ, притворно улыбаясь. Умение быть настоящей и простой, прямой и бесхитростной, различать холодность и сдержанность, истинное чувство и игру на публику, жить без лишнего пафоса. Просто быть настоящим человеком…

Витя слегка обнял девушку: какая она маленькая, нежная, слабенькая. Но в то же время смелая донельзя, стойкая. Ведь с самого первого дня она во всём была права, хоть Витька и не верил, хоть не верили все вокруг. А она просто не отказалась от себя — и вот его судьба уже развёрнута на сто восемьдесят градусов. И вот он уже снова научился не зависеть от чужого мнения, думать своей головой: мыслить, рассуждать, смотреть не поверхностно, а в корень.

С улицы донеслись пьяные голоса. Кто-то, не попадая в ноты, вовсю орал «Ой, мороз». Грохнула хлопушка, послышался хохот. Виктор мечтательно уставился в новогоднее небо. Сколького в их жизни ещё не было! Походов в кино, прогулок в парке, катания на каруселях, поездок на море, посиделок в кафе, простых свиданий и цветов. Был только замкнутый мирок больницы, и то, каким он казался большим, когда они с Ингой были вместе! Конечно, Витька больше не сможет утром ввалиться в восьмую палату с завтраком в руках и сказать: «Кто еду с доставкой на дом заказывал?!», она не заглянет к нему ночью и не позовёт гулять. Что дальше будет, если не будет этого? Наверное, тоже жизнь. Наверняка ещё лучшая жизнь. А уж какая точно, они узнают, только пройдя свой путь от и до, как суждено свыше.