Ну да ладно. Уже утро. Мы с Тоби едем на работу. Вчера он распустил нюни, но я его простил. В конце концов, он мой сын. Нюни распустил? Это моя наследственность. Я вспоминаю себя в двадцатипятилетнем возрасте. Тогда мы с отцом вместе работали. Я ненавидел его топорные методы. Возможно, и сам отпускал малодушные комментарии, когда не сидел в тюрьме. Отпускал ли? Я пытаюсь вспомнить. Последние тридцать лет я старался не вспоминать об отце, который всегда меня подводил: вместо рыбалки научил меня мошенническому искусству, никогда не платил за квартиру, а в итоге окочурился, оставив нас с мамой ни с чем.

У меня получалось не думать о нем. Смутные воспоминания об отце оказались на задворках моей памяти, и я практически никогда не думаю о нем. Но, естественно, из моей жизни он никуда не делся. А этого не понимаешь до самого конца. Мне скоро пятьдесят, жизнь уже на излете, и только сейчас, когда я еду со своим собственным сыном совершать преступление, я понимаю: все, вообще все, что я делал в жизни, — это лишь ответ отцу. Я пытался вырваться из его мира и вернулся в него; я бросил сына и пытаюсь снова его обрести; я ищу искупления своих грехов, но найти не могу — по крайней мере пока.

Вы понимаете, что я себя жалею? Так и происходит со мне подобными. Мы мужчины, супергерои, мы — хозяева своей жизни. А когда кто-то влезает в наши продуманные до малейших деталей планы, мы впадаем в истерику. Успокойся. Только так можно довести аферу до конца. Будь спокойнее. Думай о выигрыше. Ты уже близок к цели.

Плохо дело, если уже начинаешь разговаривать сам с собой. Не к добру это.

Мы с Тоби едем не в офис, а в город. Мы направляемся в центр, на Монтгомери-стрит, невозможно узкую улочку, которая является одновременно и восточной границей китайского квартала, и главной артерией банковского квартала. Повсюду китайские забегаловки, а дороги заставлены оранжевыми «колпаками». Из дыр в люках валит пар. Машины припаркованы настолько тесно, насколько возможно и даже невозможно — и на тротуарах, и посреди дороги. По Монтгомери-стрит невозможно проехать, но и избежать ее тоже не получается. Куда бы ты ни ехал в центре, все равно приходится сворачивать сюда. А оказавшись на этой улочке, начинаешь себя проклинать, что выехал на нее.

Посигналив, я ухожу с Монтгомери-стрит на улицу Сэнсом. Нам надо в «Пирамиду», самый большой небоскреб в Сан-Франциско. Мы оставляем машину на подземной парковке, поднимаемся к стойке регистрации, где сообщаем свои данные. Нам выдают бейджики посетителей, которые мы обязаны приколоть к рубашкам. Мы едем на восемнадцатый этаж, где располагается адвокатская контора «Рифкинд, Стюарт и Келлог», которую мне посоветовал Элиху Катц.

В приемной мы замечаем ожидающую нас Джессику.

— Я уже сказала им, из какой мы компании, — говорит она. — Питера пока нет.

— Питера не будет, — отвечаю я.

Она кивает, словно ожидала такого ответа. Я подхожу к секретарше — жгучей брюнетке, у которой такой вид, словно она только что со съемок «Плейбоя». У юристов всегда самые красивые секретарши. Правда, долгое скучное время обучения проходит без секретарш. Но зато потом, спустя двадцать лет, они становятся совладельцами, и тогда их старания вознаграждаются. Вознаграждение приходит в виде девиц с иссиня-черными волосами, коллагеновыми губами и соблазнительной грудью.

— Меня зовут Кип Ларго, — представляюсь я. — А это Тоби. Мы все в сборе.

Брюнетка нажимает кнопку на телефоне.

— Харрис, пришел мистер Ларго с компаньонами. — А затем оборачивается к нам и встает. — Пойдемте за мной.

Секретарша ведет нас по коридору. Я замечаю, как Тоби в открытую пялится на ее задницу. Брюнетка приводит нас в конференц-зал с панорамными окнами, из которых с высоты восемнадцати этажей открывается чудесный вид на залив.

— Вам принести воды? — спрашивает она.

Не спрашивая никого, я тут же отказываюсь от воды. Не хочу я, чтобы Тоби пытался с ней заигрывать и смущал меня.

— Мистер Стюарт сейчас подойдет, — обещает секретарша и уходит.

— Классная девица, — восхищается Тоби.

— Садись, — прошу я его.

Харрис Стюарт появляется спустя две минуты. Несмотря на звучное имя, он оказывается невысоким лысым мужчиной славянской наружности, чем-то смахивающим на русскую матрешку — большой округлый зад и блестящая, как чан на солнце, макушка.

— Рад встрече, мистер Ларго, — здоровается он, пожимая мне руку. — У нашей фирмы самые теплые отношения с Элиху Катцем.

Быть может, в этих словах кроется тайный смысл. А может, и нет. Элиху Катц давно с ними работает. В свое время он обводил вокруг пальца и известных людей, и самых обычных, а адвокаты помогали ему во всем: иногда устраивали неприятности жертвам, иногда выручали Элиху из беды. О конторе «Рифкинд, Стюарт и Келлог» мне не известно почти ничего, но со слов Элиху я знаю самое главное: они с готовностью выполнят любую мою просьбу, сколь бы странной она ни была.