— Но, извини меня, куда смотрят ваши эксперты? — перебил Армандо. — Они что, спят?

— Наши эксперты, мой дорогой, это те же антиквары, и если они предупреждают клиента о том, что его обманули, тот чаще всего не верит. Некоторые летят за консультацией к своему парижскому антиквару. Тот возмущается и обвиняет итальянского коллегу в зависти, потом отсылает его дальше, к очередному французскому эксперту или вновь прибегает к помощи антиквара по эту сторону Альп, и все продолжает идти своим чередом. В Париже, друг мой любезный, ты не можешь что-то приобрести у А, Б, В, Г, и т. д., а только у треста АБВГ, который держит в собственных руках 90 % товара, распределяющегося между десятком на первый взгляд различных фирм. Когда возникают подобные вопросы, трест так поставит дело, что в результате клиент получит подтверждение подлинности приобретения и его высокого художественного уровня. С этого момента ты уверуешь во французских антикваров. Ясно, что, исходя из этих соображений (за весьма малыми исключениями), в Италии не может быть значительных собраний французского антиквариата или, по крайней мере, коллекций, в которые не проникли бы подделки. А потом, ведь у нас тут целый хор солисток, которых сопровождает легион архитекторов и антикваров, родившихся под одним и тем же знаком зодиака, а лучше сказать — «третье измерение», как ты их называешь.

— Ты хочешь сказать, что эти солистки с общего согласия поощряют эту моду, а мужья просто рады, чтобы с них сдирали шкуру? И они молчат?

— Конечно. Этим агрессивным, невежественным, лишенным каких-либо традиций, чванящимся своими деньгами выскочкам очень даже нравится, что их жены выдрючиваются с сумасшедшими тратами у ювелиров, меховщиков или антикваров. Это тешит их тщеславие. В такой провинциальной стране, как наша, все сразу становится известным. Жену богатого предпринимателя X, Y или Z видели на выставке в сопровождении одного из безалаберных представителей мира искусства, а за нею протянулся целый шлейф истраченных сотен миллионов? Да муж будет только гордиться этим: «Я богат, так пусть все об этом знают!». Наглость, новая наглость всевластия денег. У каждого времени она своя, дорогой Армандо. У нас была политическая наглость дуче, теперь вот наглость партий и профсоюзов и самая последняя — финансовых выскочек. К тому же не следует забывать, что эти синьоры чувствуют себя вполне спокойно, когда знают и видят, что их молодые жены с еще более молодыми любовниками окружают себя людьми, имеющими неограниченные возможности, чтобы «одеть» дом, но никаких, чтобы раздеть женщину. Очень многих из них уважают как меблировщиков. Но они не брезгуют и сводничеством. Эти люди, еще более расточительные и капризные, чем их клиентки, готовы пойти на все. Они не откажутся организовать ложное алиби, удовлетворить любые капризы или сдать помещение для временных любовных развлечений своих же клиенток, наложив на них обет молчания и еще теснее привязав к себе. Это создатели рогов, но рогов невидимых, вырастающих под покровом тайны…

— Самуэль, ты случайно — не о шантаже?

— Какой шантаж? Сразу чувствуется полицейский, ведь это ты сказал «шантаж». В нашей среде никакого шантажа не существует. Есть шкурническая дружба до гробовой доски, а из шкуры мужа сделан кошелек. Послушай, — продолжал он, — сейчас я кое-что тебе расскажу, и тебе, хоть ты и неофит, все станет ясно. Жила одна сеньора. Она была связана с миром финансов. Блестящая женщина, высокая, смуглая и капризная, она была известна своим бурным прошлым. Она была очень молодой, когда впервые вышла замуж за генуэзского торговца брюками, но тщеславие и карьеризм не могли ей позволить слишком надолго связать себя с этим миром тряпья. Она оставила мужа ради любовника, очень известного в высшем свете. Тот ввел ее в высшее общество, в котором она, перелетая с цветка на цветок, как пчела-труженица, добралась, наконец, до теперешнего мужа, известного финансиста. Сделала она это совершенно непреднамеренно. Эта сеньора имела (да думаю, и до сих пор имеет) обыкновение появляться на открытии выставок в сопровождении мебельщика и антиквара из мира светских лоботрясов, которые разрешают ей покупать только там, где они сами этого хотят. Удовольствие пускать пыль в глаза обходилось мужу при таких покупках на сорок процентов больше номинальной стоимости. А ведь речь шла о «пустяках», стоимостью в десятки миллионов. Один из друзей мужа, хорошо знавший все колдобины на пути искусства, чисто по-дружески и предупредил его о том, что жена слишком уж легкомысленно позволяет себя обирать. Муж небрежно бросил: «Я в курсе, знаю. Она так развлекается». С тех пор этот друг почувствовал, что значит ее снобизм, потому что его вычеркнули из списков приглашаемых на домашние приемы. Мораль сей басни, как сказали бы Эзоп и Лафонтен: «Не блюди интересы других, если они не совпадают с твоими собственными».

Теперь послушай еще одну историю и прости, если я не назову имен грешников. Это была красивая супруга туринского промышленника У, тоже очаровательная, высокая, жгучая брюнетка с подправленным после операции носиком и чувственным ртом. Все изгибы у нее были в порядке и на нужных местах, поскольку не так давно один известный специалист по пластической хирургии сделал ей все, что было необходимо с помощью операции, продолжавшейся восемь часов. Она стала «закадычной подругой» антиквара П. из Милана. Очаровательная бывшая «девушка по вызовам» из Рима делала свои приобретения исключительно через этого представителя безалаберного мира антиквариата. У П. были свои апартаменты в Милане, Париже, Лондоне, Нью-Йорке и небольшая квартирка в Риме. Дубликаты ключей от своих апартаментов он любезно предоставил своей «закадычной подруге». Многие антиквары пытались договориться с ней или с мужем в надежде что-нибудь продать, но все было напрасно. Она лишь издевательски улыбалась и отделывалась любезностями вроде: «Ах, какая прелесть! Я бы не раздумывая купила это, но я слишком люблю П. и боюсь сделать ему больно, купив это у вас. Сами понимаете, мы очень большие друзья. Во всяком случае, спасибо за удовольствие, спасибо, что дали мне посмотреть на это чудо». Однажды, как всегда в сопровождении неразлучного друга П., она появилась в одном из известнейших салонов Ломбардии, где настоящую сенсацию вызвала картина Индуно. За полгода до ее появления в Ломбардии тот же П. приобрел ее на одном из аукционов в Нью-Йорке за 80 миллионов. На этом салоне очаровательница приобрела картину «всего лишь» за сто восемьдесят, естественно, с одобрения своего доверенного советника и «закадычного друга».

— Поздравляю, дорогая, с блестящим приобретением.

Не стоит и говорить, дорогой Армандо, что коллекция этой сеньоры — сплошь дорогая дешевка. Тут можно найти что угодно: подделки, настоящие произведения искусства, народные поделки, совершенно великолепные вещи и просто пошлятину. Так что, дорогой, у нас это называется не шантажом, а просто благотворительностью за услугу. Ведь синьору не заставляли покупать картину или картины; ей просто посоветовали приобрести кое-что из того, что синьоре понравилось, а она уж сделала так, чтобы это понравилось мужу. А с другой стороны, синьора использовала со своими случайными спутниками все эти апартаменты антиквария П. Ведь должна же она была как-то отблагодарить блюстителя ее собственной «пещеры»?

Поверьте мне, в мире, в общем, ничего не изменилось. Когда-то были короли, принцы, словом, всякая знать и богатые люди, у которых были собственные посредники в темных делах, сводники и шуты. Были люди, занимавшиеся организацией праздников и развлечений, а были и те, которые занимались меблировкой, обстановкой. У нового общества появились люди, которые ради выгоды готовы на все. Подумай только: ведь сегодня жена готова проводить мужа к антиквару в сопровождении «приятеля» из мира искусства и присоветовать ему купить кое-что. Потом все они приходят к антиквару и по-братски делят между собой 20 % «навара».

— Может, все оно и так, Самуэль, но мы, полицейские, называем все это платой за молчание или кражей…

— Дорогой Армандо, не вытягивай на свет, пожалуйста, свои худшие качества полицейского, когда у тебя на первый план выступает уголовный кодекс. И без критики, пожалуйста. При любых обстоятельствах старайся остаться тем утонченным человеком культуры, которого я знаю. Тебе прекрасно известно, что на Сицилии, если кто-то оскорбил словами уважаемое лицо, то обидчика находят мертвым с кляпом во рту, а то и с членом, если вместо языка он использовал еще и это. Конечно же, все это вульгарные, жестокие и дикие преступления вульгарных, жестоких и диких людей, погрязших в преступлениях и привыкших властвовать с их помощью, привлекать внимание к себе, приобретать друзей и врагов, в общем, использовать преступление в качестве рекламы. Все это очень печально, но к тому, что я сказал — не придерешься.

— К сожалению, это действительно так, — с горечью согласился Армандо.

— А в нашем кругу, — продолжал старик, — предательство — вообще что-то вроде хлеба насущного. Ладно уж коллективные случки (вообще-то это одна из самых древних или, если хочешь, социалистических, форм получения чувственного удовольствия), так ведь часто свекор (с молчаливого согласия сына) «пользует» сноху. Таким образом, сын расплачивается с отцом, уступая ему немного свежего мяса, и в то же время может поразвлечься с любовницей без риска выслушивать занудистые упреки жены. И все счастливы: у каждого своя игрушка. И все молчат: ждут смерти старика, чтобы наложить руки на наследство.