Около восьми часов он принял решение, заплатил за воду и поднялся из-за столика. Он направился к ресторану «Почтовый», в котором обедал год назад.

Как раз у входа он ее и встретил. Одну! Просто чудо какое-то.

Она издалека узнала его: — Армандо! — и быстро пошла навстречу.

Комиссар улыбнулся, будто во сне.

— Куда это ты?

— Поужинать с прекрасной женщиной.

— Я ее знаю? — И комиссару показалось, что ток немного изменился, а лицо чуть погрустнело.

— Ее зовут Джулия. Я только что с ней встретился и очень надеюсь, что она не позволит мне ужинать одному.

— Идет, — сказала Джулия, обретая обычную веселость. — Я только позвоню Марко, чтобы он за мной не заезжал. Потом мы со всеми этими увидимся в «Байте».

— Где?

— В «Байте». Так это называют. Это такой сарай на холмах у нашего приятеля. Там есть зал с фоно, стойка, и что-то вроде бара. Это довольно далеко и диковато. Мы там встречаемся с друзьями, поиграть, попеть, поболтать и потанцевать, когда на нас такое находит.

— Отличная мысль, Джулия. Позвони.

Они вошли в ресторан и, пока Джулия говорила по телефону, он занялся меню. Вскоре она вернулась, но разговор что-то не получался. Наступило тяжелое молчание.

Наконец появилась хозяйка, приняла заказ, и это немного отвлекло обоих.

— А как с Марко?

— А никак. Он очень доволен, что не пришлось приглашать меня в ресторан и ждет нас там, вместе со всеми. Он передал тебе привет.

И снова между ними воцарилось молчание. И не потому, что Марко мог слышать все, что они говорили. Просто им казалось, что за ними следят. Странное чувство вины обескураживало Армандо. Ведь он сидел за столом с любимой женщиной приятеля. Но он очень хотел Джулию, и это чувство не вписывалось в чувство единства людей, связанных с горами. И тут Джулия нарушила молчание:

— Ты мне даже не сказал, почему вдруг ты здесь оказался.

— Обычные кражи, находки на выставке…

— Повезло этим типам… Я уже три недели тебя не вижу… Очень боялась, что с тобой что-то случилось…

— Да ничего особенного, обычная рутина.

— Можно у тебя спросить одну вещь?

— Давай.

— Почему в горах ты все время на меня смотришь, да еще стараешься, чтобы никто этого не заметил?

— Потому что мне нравится любоваться тобой. А что, нельзя?

— Пожалуйста, если думаешь, что никто этого не замечает.

— Попробую все это кончить.

— Какая жалость! Мне вообще-то нравилось.

— Джулия, не стоит издеваться над человеком, который мог быть и твоим отцом.

— Если бы ты был моим отцом, — сказала она, — тебя бы уже отправили на каторгу за кровосмешение или, если выражаться на твоем любимом полицейском жаргоне, за неоднократное изнасилование с соответствующими рецидивами. Ты просто ханжа, боишься называть вещи своими именами и даже сам себе признаться в этом. Знаешь, что ты такое? — продолжала она агрессивным тоном. — Человек, который любуется закатами в горах, потому что отказался от восхода жизни. В закатах твое утешение и только это тебя возбуждает в твоем одиночестве. А Джулия, вся из смеха, разговоров, Джулия, которая бежит и распускает свои рутинные волосы, а потом закручивает их на затылке, мчится вместе с Марко вниз по склону, а потом спит с ним в одной постели. Это и есть мечта всей твоей жизни. Но героиня фильма, от главной роли в котором ты отказался, все же тревожит тебя? Иногда у меня впечатление, что ты за кем-то подсматриваешь и даже получаешь удовольствие при виде тех, кто веселится… Извини, но от всего этого я просто ох… взвиваюсь… Извини, но ты напоминаешь мне импотента, у которого нет сил исполнить главную роль. Подумаешь, Марко! Ведь это обыкновенный тип, таких сотни на каждом шагу: недозрелый, наглый и самоуверенный сосунок, который, побывав в постели с женщиной, тут же бросается рассказывать об этом каждому встречному со всеми подробностями, чтобы показать, как он хорош, как везет ему с женщинами, как он все это может делать, чтобы другие завидовали и считали его настоящим мужчиной. Дорогой мой Ледоруб, — ехидно поднажала она на последний слог, — твой герой — просто мальчишка, который считает себя мужчиной, потому что делает то, что все делают и без него: занимаются любовью. Но он еще занимается и рекламой всего этого.

Армандо, обескураженный этой импровизацией, робко спросил:

— Но Джулия, я не понимаю, если ты так его презираешь, зачем же ты с ним спишь?

— Он хорош в постели, — резко бросила она. — Среди всех, кого я знала, он привлекал меня больше всех. Это не великая любовь, но все-таки кое-что. Армандо, дорогой, ведь мы не в средневековье, и тебе, наверно, известно, что и женщины должны получать удовольствие? — весело сказала она, вдруг переменив настроение и поднимаясь из-за стола, — Пошли, комиссар. Пусть уж нас подождут на «Байте».

И она решительно направилась к двери.

…Они продолжили свою встречу в два часа дня в Турине на площади Кавура.

Армандо привел ее в квартиру своего приятеля холостяка, который ради своего комиссара был готов в огонь и в воду. Когда он отдавал ключи, он ни о чем не спросил и даже не улыбнулся понимающей улыбкой, как это принято в подобных случаях, а просто сказал:

— Все нормально, все готово, белье свежее, я сменил.

Она вошла в квартиру и без всякого смущения, прямо из прихожей направилась к спальне. Быстренько осмотрев ее, она оценила:

— Типично холостяцкая хибара.

— С чего ты это решила? — спросил комиссар.

— Слишком простенько: ни одной женской или детской фотографии на комоде. Друг твой спит с правой стороны, потому что тут на тумбочке книги, будильник, лампочка, ножницы, а слева ничего.

— Тебе бы в полиции работать.

— И это говоришь ты? Сам посмотри: комната слишком уж убрана. Ящики комода, дверцы стола и шкафа — все закрыто. Телевизор в спальне. Женщины любят гостиную, и телевизор у них стоит обычно в углу, И вообще, если бы тут побывала женщина, она обязательно бы оставила открытой или полуоткрытой какую-нибудь дверцу. Женщинам, дорогой мой комиссар, нравится, чтобы под рукой всегда было зеркало, особенно в шкафу, который у них, как правило, открыт, — при этом она открыла шкаф и стала смотреться в зеркало, приподнимая свои тяжелые волосы.