— Нравлюсь я тебе такая?

Она оставила волосы и направилась в ванную. Оттуда, повысив голос, чтоб он мог ее слышать из-за двери, она приказала:

— Раздевайся, комиссар. Настал момент истины. Ты во всем должен исповедоваться, и если раскаешься… дам тебе… премию. Догадываешься, какую? — засмеялась она.

Армандо разделся, а через десять минут, абсолютно нагая, появилась Джулия. Армандо чуть не лишился чувств. Она действительно была ужасно, до неприличия красива.

Она подошла к постели, легла на его обнаженное тело и грудью стала тереться об его волосатую грудь. Затем, склонившись над лицом, начала нежно покусывать подбородок, мочки ушей, брови и губы. Она целовала его долго, страстно, с какой-то жадностью. Армандо больше не мог этого вынести. Он завалил ее на постели, она начала постанывать, извиваться, тяжело дышать… Армандо стал целовать грудь, подмышки и, наконец, добрался до лица. Она отдавалась ему полностью, легкими движениями своего гибкого тела помогая ему. Боль и наслаждение довели почти до пароксизма страсть Армандо и любовный ритм стал почти животным. Он уже не в силах был сдерживаться… Потом они долго лежали не говоря ни слова, задремав в объятиях друг друга в каком-то томном оцепенении. Когда они проснулись, Джулия первой нарушила молчание.

— Тебе понравилось?

— Почему ты спрашиваешь? Разве не ясно?

— Ясно-то ясно, но мы, женщины, всегда хотим слышать подтверждение. Это у нас от природы.

— Джулия.

— Да?

— Кто научил тебя так любить?

— Дорогой комиссар, любви не учат, это инстинкт, дар природы, как запах цветов, цвет глаз, запах кожи, шум водопада. Или это есть, или этого нет. От тебя самого зависит развить все это со временем с подходящим тебе партнером и приобрести опыт. Можешь мне не поверить, ведь я в первый раз сплю с тобой, но все что я почувствовала и испытала сегодня, никак иг сравнить с тем, что было в прошлом за всю мою жизнь.

— Ты говоришь, как старуха, у которой была масса любовников.

— С тобой их у меня было шесть, но первый настоящий и необыкновенный — это ты.

— Спасибо, девочка, за ложь.

Разозлившись, она встала на колени.

— Послушай, Армандо, я скажу раз и навсегда: не такая уж я сумасшедшая девчонка и не настолько ты стар, как тебе кажется. Именно сейчас я отдала тебе не только тело, но и девственность, сердце и верность. Постарайся только, чтобы тебя не прикончили из-за твоей пакостной профессии, потому что я, как верный пес, который умирает вместе с хозяином. С тобой я впервые почувствовала себя чистой до, во время и после любви.

— И как же это понять? — нежно спросил Армандо, лаская ее.

— Да никак, не нужны никакие объяснения. Вы, мужчины, во всем ищете причины, все стараетесь свести к строжайшей математической логике, а ведь человек — это не счетная машина и не компьютер: миллионы его клеток соединяются и разъединяются, а мы не знаем причин всего этого. Живи, комиссар, не мучайся и не задавай себе слишком много вопросов. Ты и так уже достаточно пережил в нашем сумасшедшем мире. Когда я люблю, я веду себя совсем не так, как ты. Ведь ты сначала получаешь удовольствие, потом начинаешь каяться и мучиться, как будто совершил преступление, и тебе хочется написать философский труд, чтобы найти объяснения собственным тревогам. А я просто живу, и все. Назавтра уже будет другой мир, хотелось бы, по крайней мере, надеяться на это, и я стараюсь прогнать прочь все свои тревоги, стараюсь попросту не думать об этом. Поверь мне, комиссар Ледоруб, я постараюсь стать для тебя еще слаще и нежнее.

Рассмеявшись, она укусила его в плечо, до крови.

— С ума сошла! — закричал он, освобождаясь от ее объятий.

— Может быть, но тебе несдобровать, если из-за твоих глупых предрассудков ты вздумаешь меня бросить. Ты моя собственность, ты мой, мой мужчина. Будь осторожен, а то в следующий раз так укушу за горло, что привет комиссару Ледорубу, — и она наградила его долгим и нежным поцелуем.

Они вновь занялись любовью.

Отношения с Джулией постепенно осложнялись. Их тайная любовь длилась уже достаточно, но стала для Армандо источником мучений и угрызений совести. Поначалу он спрашивал сам себя: а вдруг старый любовник просто игрушка для молоденькой Джулии, просто пятидесятилетний комиссар нужен двадцатилетней девчонке для удовлетворения ее тщеславия и капризов. «Нормально», — говорил он себе. Но Джулии он говорил другое: «Тридцать лет разницы отделяют друг от друга целых два мира, но никак не сближают их». Ответы Джулии не оставляли никаких сомнений:

— Разве я виновата, что люблю тебя? Так уж получилось, и в этом нет моей вины. Тебе пятьдесят, мне двадцать. Я люблю тебя и думаю, что умру в твоих объятиях, или ты в моих, но я не прорицательница. Я не знаю, будем ли мы любить друг друга вечно или в один прекрасный день, устав друг от друга, разбежимся в разные стороны. Но пока что я не могла бы от тебя отказаться. Не пугайся, я никогда и ничего не буду от тебя требовать. Я просто хочу, чтобы ты меня уважал и любил, и помнил слова, которые я сказала тебе впервые в Турине.

Нередко Армандо чувствовал себя подлецом, потому что связал с собой жизнь и судьбу прекрасной молодой женщины и не мог ничего предложить ей взамен. Развестись с Верой? Об этом и речи быть не может! Это значило бы все начинать с начала, к тому же, при образе мыслей в полиции, это повредило бы его карьере. В этом смысле Ришоттани ничуть не отличался от многих туринцев, где господствовал ханжеский и глубоко католический образ мыслей: любовницей можно было гордиться, а разводиться, особенно если были дети, было стыдно, это считалось позорным. И он не знал, что делать. Минуты счастья с Джулией он искупал собственными муками и старался не показывать дурного настроения, когда бывал с ней. С каждой новой встречей она становилась все нежнее, все более страстной и чувственной в его объятиях. Она была такой непосредственной, такой расторможенной, такой… Если бы он мог дать ей новое имя он назвал бы ее Либерой, свободной. Никому, кроме Джулии, оно бы так не подошло и никто, кроме нее не мог бы носить это имя с такой гордостью.