Женщины проходили перед ним, как молчаливая вереница обвинителей.

Он искал и не находил слов в доказательство того, что досье стоило такой цены.

— Назовите мне хотя бы его имя или имена.

— Вы думаете, я была бы еще жива, если бы знала это? Послушайте меня. Через несколько месяцев после смерти Франческо я получила запечатанный пакет от женевского нотариуса. В нем было письмо моего мужа и другой пакет, поменьше, с сургучной печатью. Мой муж писал мне, чтобы я немедленно отдала его, если мне будут угрожать. Что я и сделала.

Потом нотариус был убит. Это было предупреждением, что они ничего не оставляют на волю случая и не остановятся перед новыми убийствами. Вы хотите получить эго имя или имена, чтобы отомстить за все эти смерти. Но зачем мертвым ваша месть? Подумайте лучше о живых. Они оставили меня в покое. Прошу вас, оставьте меня и вы. Нам не о чем больше говорить. Прощайте, комиссар Ришоттани.

Ришоттани отреагировал на это так, как и любой другой мужчина на его месте:

— Трусливая душонка! — бросил он ей, уходя, и крепко хлопнул дверью.

«Я выжму из нее правду», — пообещал он Брокару. Но именно она выжала из его души последние оставшиеся силы.

Он покинул виллу так, как будто за ним гнался дьявол… И дьяволом этим была та правда, которую он пригубил и которая оказалась горькой. Он не хотел быть застигнутым ею.

Через год после публикации первой части досье Рубирозы ситуация в Италии существенно не изменилась. Все было по-прежнему.

Президентское правление пыталось защитить страну от наплыва наркотиков и от подпольной деятельности мафиозных группировок, пользовавшихся протекцией во всех областях общественной жизни.

После удаления из государственных органов самых коррумпированных лиц, Италия, казалось, вновь зажила обычной жизнью, подобно тому, как хорошо отлаженное предприятие продолжает безупречно функционировать, несмотря на смерть одного из директоров или на поломку какого-нибудь механизма. Доронцо был прав.

Накануне долго откладываемых и нетерпеливо ожидаемых выборов в Европейский парламент самые радикальные министры европейских стран, неудовлетворенные тем проектом закона, который уже и так закрывал перед Италией все двери, выдвинули новое предложение. Идея принадлежала газете «Файненшел Таймс».

Статья, напечатанная в ней называлась «Хромающий гигант».

Экономика Италии, говорилось в ней, является одной из самых процветающих. Итальянское умение работать, талант этого народа, обеспечивают высокий рост производства. «Такие достижения становятся еще более заметными, если учесть наклонности политических деятелей этой страны».

Далее говорилось, что групповщина и коррупция всегда были причиной слабости правительств. Политикам, однако, не удалось приостановить развитие Италии.

«Если быстрый бег восхищает нас, то быстрый бег с гирей на ногах тем более удивителен».

Основываясь на этих рассуждениях, деятели крайнего толка настаивали на том, чтобы колыбель нашей цивилизации, «Сад Европы», принадлежащий всему человечеству, возделывался бы Советом Министров, без итальянцев. В подтверждение приводились многочисленные примеры хищений, громких скандалов, плохого управления страной. Но главным образом говорилось о неспособности правящего класса, как в прошлом, так и в настоящем, не только распорядиться, но хотя бы объяснить, куда делись те огромные суммы, которые вся Европа собирала то для спасения погибающей Венеции, то для помощи пострадавшим от землетрясения. Венеция по-прежнему задыхалась в зловонных испарениях каналов, жертвы землетрясения все еще жили в палатках, хотя прошло уже несколько лет со дня бедствия, а головокружительные суммы, направленные им в помощь, бесследно пропали в запутанных и недосягаемых лабиринтах бюрократического аппарата.

Реализация подобных «проектов» означала бы, что Италия, по сути дела, лишалась прав и передавалась под общеевропейскую опеку, но такая опека создала бы небывалый политический прецедент с непредсказуемыми последствиями.

А комиссар Ришоттани, тем временем, подводил итоги своей работы. Со времени убийства туринских Рубироза прошло почти три года, а дело, несмотря на все его усилия, так и не сдвинулось с места.

Что до Рембрандта, то тут вообще не было никаких просветов. Он проверил все возможные версии, но ни одна из них ни к чему не привела. По обычным контрабандным каналам картина не проходила. Ее не только не видели, но даже и не слышали о ней.

Особые отделы полиции всех европейских стран, Америки, Японии и даже Австралии по несколько раз получали запросы Ришоттани, предварительно выславшего им всю документацию по этому вопросу.

Казалось бы, ничто не было оставлено на волю случая. И тем не менее, картина как сквозь землю провалилась. Канувший в неизвестность шедевр Рембрандта стал темой разнообразных статей в специализированных газетах и журналах. Исключительность сюжета, невосполнимость потери, как с точки зрения чисто денежной, так и художественно-исторической, были очевидны. Итальянскую полицию обвиняли в профессиональной беспомощности.