Обсуждают артхаус и киберпанк, хиты блогосферы. Сын Сережин Влад называет Топилина дядей Сашей. Случается, просит рассудить свои споры с родоками — пока не становится достаточно взрослым, чтобы его перестали занимать любые второсортные умники в штопаных носках. Топилин стремительно стареет. Вернее, нет, не стареет — тухнет, как рыба, забытая в герметичном пакете. Словосочетание «смысл жизни» вызывает у него нервную икоту.

Однажды без звонка — по старинке — заявился в гости к другу. Проходил мимо, решил покалякать за бутылочкой. А Сережа третьи сутки как домой не показывался. Семейная ссора. У них это часто. И Владик уехал на игру с «Локомотивом». И тот, другой Топилин не спешит уходить. Такое настроение… одиноко и вообще… и Анна, понятно, грустит… Они садятся с ней за стол, пьют вино. В тот раз что-нибудь полусладкое — покупая, вспомнил про Анну: она ведь полусладкое любит. О Сереже не говорят. Вообще мало говорят, не идет разговор. Когда бутылка допита и тот, другой Топилин поднимается, чтобы уйти, Анна делает два неторопливых шага навстречу и, проведя ладонью по его небритой щеке, целует в губы. Он сначала пугается — тот, другой Топилин. Думает суетливо: не пахнет ли у него изо рта — справа сверху кариес, давно нужно было сходить к стоматологу, но там такие очереди — и о том, что Сергей его друг, и заперта ли все-таки дверь… обычно она запирает, но мало ли.

Все заканчивается отвратительно быстро. Анна курит, отрешенно глядя в потолок.

— Ты прости, я…

— Все, Саш, проехали.

— Все-таки не каждый день…

— Саша, пожалуйста! — и через некоторое время, ища взглядом пепельницу: — Все было как нужно.

Он лежит еще какое-то время рядом с ней, раздавленный стыдом — за свой пугливый второсортный организм, за то, что Сергея все-таки предал… да и Анну подвел… за чертовы, будь они прокляты, носки!

По залу разлился перезвон, диктор объявил о том, что московский рейс задерживается.

— Мы вчера на лодке прокатились, — сказала Марина Никитична. — Далеко отплыли. Метров на сто, да, Зин? Вода чистейшая. Видно, как рыбки плавают.

— На моторной?

— А нет, — Марина Никитична подбоченилась. — На вёсельной. Я на одном весле, Зина на другом. Так-то.

— Ты что, мам? А если бы перевернулись?

Она отмахнулась.

— Ну, не перевернулись же. И на нас жилеты были. Мы проверяли: захочешь не утонешь. А на вышке грек дежурил, спасатель. Огроменный такой, мышцы и усы. Да, Зин?

— Как Аякс, — Зина наконец решилась подать голос.

На транспортере появилась сначала сумка Зинаиды, потом Марины Никитичны. Топилин водрузил багаж на тележку, и они отправились к выходу мимо любореченских бомбил, вопрошавших мрачновато и, казалось, без всякого желания получить утвердительный ответ: «Такси не нужно?» Перед милицейским постом остановились, Марина Никитична достала куртки. Оделись.

В машине, как только отъехали, она включила телефон, и тот заверещал, не умолкая: эсэмэс приходили одна за другой.

— Соня звонила, — комментировала Марина Никитична сообщения. — И Варя. И Федор Алексеевич еще… Случилось что? Как с цепи сорвались.

Вскоре ей позвонили.

Не вдаваясь в подробности, Марина Никитична объяснила звонившему, что телефон был отключен на время авиаперелета и что она едет из аэропорта домой. Потом раз десять повторила: «Да», — каждый раз прибавляя градус заинтересованности.

— Отлично, успеем.

Закончив разговор, Марина Никитична села вполоборота, чтобы лучше видеть сына.

— Голеев приехал, — улыбнулась она. — Сидит в гостях у Воропаевых.

Топилин принялся хмурить лоб, вспоминая, кто таков Голеев и почему мать рада его появлению в Любореченске.

— Саш, — с упреком сказала Марина Никитична. — Забыл? Голеев Петр Николаевич. Второй могильщик в «Гамлете». Балагур такой. В Москву уехал. Играл сначала в каком-то театрике, потом в кино стал сниматься. Ну, вот, сериал про адвокатов…

— «Трудное дело», — подсказала Зинаида.

— Вот. «Трудное дело».

Давненько не присутствовал при Больших Сборах. Кавардак в квартире быстро достиг апогея. Плевался паром утюг, гудел фен, пшикал лак для волос. То и дело что-нибудь круглое и верткое — какая-нибудь юркая баночка, плошечка, крышечка — прыгало на пол и закатывалось под диван.

— Зина, напомни мне потом под диван залезть.

Зинаида сосредоточенна, занята важнейшим делом: разглядывает через очки распяленные на руке колготки — нет ли дырок. После того как колготки проходят проверку, Зинаида садится на стул и ждет. Топилин отворачивается, замечая боковым зрением, как к ней подходит Марина Никитична, натягивает на нее колготки: сначала на больную, потом на здоровую ногу.

Духи, крем для рук. Одежда, какая подвернется. Успевает подгонять Зинаиду:

— Не нужно наряжаться, Зина. Не тот случай. Кремовая юбка в самый раз. И кофта с кармашком.

— Мама, давай-ка я с вами пойду, — попросился Топилин, когда сборы подходили к концу.

Зинаида вылупилась на него в зеркало. Марина Никитична была удивлена не меньше, но виду не подала.

— Ты это серьезно? — уточнила она, складывая на весу хитоны. — С нами хочешь пойти?

— Серьезно. Посмотрю наконец на твоих знакомых.