— Отлично. Проблема досуга решена.

— Идешь? — спрашивает он Боба. — Я за дровами.

Решил быть строгим хозяином. Но с Бобом это не очень-то проходит. На всю топилинскую строгость у мордастого кобелька один ответ: сам знаю, как лучше. Лежит себе на крылечке, постукивает по доскам хвостом:

— Вот щас все брошу… А кто хозяйство охранять будет? Пока ты со своими деревяшками? Иди, я как-нибудь один справлюсь.

— Знаешь, собака, вряд ли мы уживемся. Я из-за тебя на диету сел, а ты со мной идти отказываешься. Лентяй блохастый.

— Да иди уж, дровосек.

И Топилин уходит один.

На ближнем краю лесопосадки, среди иссыхающих деревьев, — особенное место. Топилин забрел туда в один из первых дровяных походов. Мусор застилал землю под ногами настолько густо, что местами скрывал ее напрочь. Картина для Любореченска обычная. Но Топилин разглядел подробней и, не в силах оторваться, пошел от ствола к стволу. Вперемешку с пивными жестянками, стекляшками, пакетиками из-под чипсов, сигаретными коробками и окурками у него под ногами морщились раздавленными червячками использованные презервативы. Другие были вдавлены в кору, резиновыми капельками болтались на кустах. Невысокое дупло заполнено слипшимся резиновым клубком. Надорванные квадратики упаковок — как опустевшие скорлупки.

Вряд ли в посадку наведывались с клиентами плечевые, промышлявшие на трассе. Скорей всего, местечко на отшибе недалеко за городом облюбовала неприхотливая любореченская молодежь. Топилин вспомнил, что часто по вечерам замечал габаритные огни среди деревьев: «занято», сигнализировали они.

Долгие годы Топилин грезил о том, как прекрасно было бы встретить — или хотя бы закончить старость — подальше отсюда, в чистенькой провинции у моря — европейской, нетронутой. Никаких понаехавших, ни тех, ни этих. Только он, один-единственный. Любимый местными за трогательный русский акцент и глубокий взгляд с въевшейся вековой усталостью. По утрам сухопарый, седой как лунь Топилин выходил бы выгуливать своего интеллигентного пса, который не сядет гадить иначе как на специально выбранном для этого газончике по дороге к набережной. Это вам не Боб-засранец. Погадит и отойдет культурно в сторонку, посидит, отвернувшись к морю, пока хозяин, напялив специальные целлофановые перчатки, собирает результаты его трудов в специальный целлофановый пакет, чтобы выбросить в ближайшую урну. Спасибо, хозяин. А теперь пойдем с тобой на чистый хрустящий берег, подышим чистым соленым морем, думая каждый о своем и немножко друг о друге.

Мечта об ухоженной европейской старости умерла однажды естественной смертью — от возраста. Топилин вдруг заметил, что ее не стало. Больше не хочет выгуливать интеллигентного пса в направлении чистого моря со специальными перчатками для дерьма в боковом кармане (и запасными на случай форсмажора — во внутреннем). Не хочет, нет. Расхотелось.

Войдя в лесопосадку, он быстро выбирает подходящий поваленный ствол, принимается обламывать ветки. Ветки сбрасывает в кучу. Их он заберет в следующий раз, связав с валежником, который подберет тут же.

На обратном пути выходит на целину — на нейтральную территорию, отделяющую вертолетное поле от дач. Широкая тропа утрамбована лошадиными копытами. Перестук этих копыт будит Топилина по утрам, в начале девятого. Регулярно — в четные будние дни и в один из дней выходных. Тяжелый плотный галоп слышен издалека. Гнедой конь мощно молотит ногами, разбрасывая земляные клочья. Наездницу видно плохо. Округлый абрис бедра, пунцовые щеки. Остальное — карандашным летучим наброском. Но и этого достаточно: наездница прекрасна. Она проносится со стороны воинской части, обратно возвращается другим маршрутом, ближе к лопоухим вертолетным тушкам. Дачники говорят: новая полковничья жена. Летом вообще — экстремальное шоу. Держите меня семеро. Коленки сверкают, бюст рвет жилет. Конная прогулка у нее вместо зарядки, по возвращении она отправляется в спортзал.

Если не занят чем-нибудь неотложным, Топилин наблюдает за скачущей полковничьей женой из окна верхнего этажа. В ноутбуке Сергея, в отдельной папке с мечтательным названием «Верхом», множество ее снимков, сделанных с той же точки. Жаль, ракурс неудачный. Слишком далеко, высоко — линии под этим углом спрессовывались, теряли экспрессию. Нужно было выйти в поле, откуда наверняка открывался отличный вид на краснощекую всадницу.

Топилин пожалел, что не прихватил своего фотоаппарата: Сергеев был разбит во время ДТП и остался в качестве вещдока у капитана Тарасова. Было бы интересно сделать то, на что не решился Сергей, — подкараулить ее в поле, поймать в объектив струи пара из конских ноздрей, сапожки, вдетые в стальные стремена, взгляд из-под жокейского шлема.

Пресловутой рекламы, вознесшей когда-то Сергея Митрохина на профессиональный олимп, Топилин в ноутбуке не нашел. Даже в корзине. Пусто. Видимо, Сережа действительно верил, что начал новую жизнь.

Топилин тщетно пытался понять, в чем она состояла.

В голове его вертелась назойливая мысль: случался ли секс у Анны с Сережей, когда он приходил к ней из «Яблоневых зорь». На ночь принципиально не оставался. Но пятиминутки страсти вполне могли иметь место. «А вдруг, — думал Топилин, — вдруг в какой-то из своих визитов Сергей тоже взял ее нахрапом… почти что силой…» Ему показалось, конечно, что — силой. Анна позволила ему так думать… Наверняка не смотрел ей в глаза, где жалость, и собранность, и безнадега волчья, тянущая душу, — и черт еще знает что, страшное и ослепительно нежное.

Позволила ему так думать. Позволила ему…

Топилин прекрасно помнил, как это выглядит.

С Сергеем было бы точно так же.

Сунула себя алчущему, перепуганному: «На! На, не плачь».

Никаких загадочных и опасных, которых ожидал встретить в первые минуты, отыскивая в кромешной тьме Сергееву дачу. На редкость спокойные, предсказуемые люди. Подходящее окружение для решившего отлежаться на дне.

Примерно над каждой третьей крышей поднимался дым. Многие из обжитых домов были кирпичные, толстостенные: люди перебрались в «Яблоневые зори» из города, продолжая ездить туда на работу. Но было немало и тех, кто жил здесь круглый год неотлучно. Топилин прозвал таких полярниками. Далеко не все здесь держали гаражный бизнес. Кто-то сдавал квартиру в Любореченске, кто-то успевал заработать денег на зимовку в теплый сезон. Другим приплачивали состоятельные дачники за охрану брошенных до весны участков. Некоторые были заняты в старинном бизнесе живущих возле воинской части: варили и поставляли солдатам самогон.