Топилина эти люди интересовали с практической стороны: у них он подглядел, как очищать талую воду замораживанием, у них — с переплатой и долгими уговорами, покупал тележку-другую угля и баллонный газ. Но поселковые полярники притягивали его не только этим. Их объединяло одно поразительное качество: умение довольствоваться малым, считая его вечным.

— Витек, у тебя фундамент просел, ты видел?

— Видел, чего.

— Может стена обвалиться.

— Да он два года, как просел! — отвечал Витек насмешливо.

Они умудрялись жить в такой концентрации пофигизма, в которой Топилин усматривал биологическую несовместимость с жизнью. Поговорка «Голь на выдумку хитра», казалось, описывала для них достоинство высшего порядка — с такой неутомимостью полярники пускали в дело любое подвернувшееся хламье. Сетки от кроватей складывались в беседки, вкопанные покрышки становились клумбами, потенциал пластиковых баллонов был безграничен: ведра, совки, абажуры, метлы. В нескольких дворах красовались ветряные динамо-машины, собранные из железяк, цвет и вид которых выдавал их военное происхождение.

Особый шик состоял в том, чтобы питаться всю зиму собственной картошкой, а круче всего — одной лишь картошкой, даже если хватало денег разнообразить рацион.

— И половины не съели. А только картоху, считай, и едим, — с гордостью заявлял один полярник другому.

— Совсем ничего больше? — почтительно уточнял второй.

Глядя на этих людей, отказавшихся от прелестей миллионного города в пользу полунищей жизни в поселке без канализации и водопровода, электричество по расписанию, — Топилин удивлялся даже не их многочисленности, а тому, что они определенно довольны своим положением.

— Тю! Да что я там не видел, в вашем Любореченске?

Сосед по участку объявился, когда Топилин конопатил ватой окна, готовясь к скорой зиме. Приехал на старенькой золотистой «CRV». Широк в кости, лысоват, с виду лет пятидесяти.

— Сосед! — позвал он, стоя за сетчатым забором.

Подозрительно оглядел показавшегося на крыльце Топилина, но не стушевался.

— Что-то ты на себя не похож, сосед! — крикнул весело. — Одежка вроде твоя. А внутри ктой-то незнакомый.

«Так и есть, ты верно заметил, — всем своим видом подтверждал грустивший на крылечке Боб. — Аж не знаю, что делать». После того как Топилин запретил ему гадить у крыльца и стал выставлять за дверь на время своих завтраков и обедов, Боб выглядел разочарованным и обделенным.

— Саша, — представился Топилин, подходя к сетке.

— Сема, Семен, — представился сосед. — Серега-то говорил, небось, про меня. Мы с ним нормально так контачим. Он-то сам на месте, нет? А то я давненько не заезжал.

Пожали руки, Сема молча уставился на Топилина, ожидая пояснений.

Из слов Семена было понятно, что о смерти соседа он не знает, и Топилин — сказались, видимо, недели, проведенные в скуке, — решил воспользоваться его неосведомленностью.

— Меня Сережа пустил пожить.

— Я так и понял.

— Мы одноклассники.

— А сам где?

— К тетке уехал. В Саратов.

— Я по-о-онял, — протянул Сема таким тоном, будто был искренне удивлен тем, что действительно понял Топилина.

— Весной обещал наведаться. Я пока присматриваю.

— Понял. И за моей заодно присмотришь. Сразу видно, приличный человек, не колдырь. И Сережа такой же. Не пил, ничего… Так, значит. А то вдруг съехал, не предупредил… У тетки он, значит.

Сема начал похихикивать, пригласительно эдак: «Не правда ли, смешно как? Весело как, не правда ли?» Налаживал контакт.

Разыграть перед соседом бездомного горемыку, одноклассника Сергея, показалось Топилину недостаточно. Сема располагал к большему. Вся его оплывшая, но подвижная фигура, и звенящая бодрость, и плохонькие ботинки, натертые до блеска, — предупреждали: внимание, счастливый обыватель.

— Слушай, — сказал Сема вкрадчиво и замолчал с таким видом, будто уже догадался о чем-то важном, но решил подумать еще секунду. — А Сережа не собирается, случаем, дачу продавать?

— Собирается, — сходу согласился Топилин.

— А за сколько?

— Не знает пока. Просил меня выяснить к весне насчет цен. Покупателя подыскать.

Сема колыхнул бедрами, напомнив Топилину Боба, когда тот принюхивается и всматривается, пытаясь понять, пора ли молотить хвостом в знак величайшего уважения к кормильцу — или этот подозрительный тип опять вынес несъедобную гадость.

— Мил человек, так я ж тот, кто ему нужен, я, — выдохнул Сема с тихим стоном и погладил себя по груди. — Пусть мне продаст. Я и цену дам, — он улыбнулся. — У меня ж свояк на пенсию собрался. Хорошо бы ему дачкой на пенсии обзавестись. Нам бы тут бы рядышком.