Драконы теряют свою устрашающую и восхищающую мощь, эльфы — очарование прекрасной расы, гномы — легендарную алчность и силу, люди — восприимчивость и приспособляемость, хайги и тролли — уродливость и коварство, брекки — благородство, майнары — древнюю память и разум…

Теряют — во всем этом клубке лиц, личностей и целых народов, теряют — но обретают в новом качестве нечто, складывающееся из лучших частей всего этого и приумножающееся ко славе и трагедии мира. Беспечно глядя на окружающее, в одиночестве существуют народы, не зная о том, что когда-то братство по разуму не было привилегией только людей, только эльфов или только драконов; и в странном перемирии десятков разных народов обретаются страны, путешествуя по которым попадаешь из ужасающих Пламенных гор Небесных Гномов в девственные леса дриад и бескрайние луга Арридов-Поклоняющихся-Солнцу. Все это сливается и преображается в один образ, образ бесконечно ненавистный и столь же необходимый, столь же долгожданный и искомый.

— Это должно было случиться, — говорю я ему, хотя голос здесь и не нужен. Ответ просто звучит в пространстве, окружая со всех сторон:

— Непременно.

— Уже было, и не раз.

— Было, но по-другому.

— Но это неважно.

— Да.

Я слежу за фиолетовыми зрачками, в которых когда-то давно многократно отражалось полуденное солнце, готовое скрыться за грозовыми тучами.

Сейчас в них не отражается ничего, здесь нечему отражаться. Здесь ничего и никого нет. Только я — и он.

— Зачем же это нужно?

— Чтобы все повторилось снова.

— И это есть…

— Таинство, которого провозвестником ты стал.

— Я не держу больше на тебя зла. В конце концов, ты скован своей свободой. Не хотел бы я знать, что значит видеть рождение и падение мира сотни и сотни раз.

— Не сотни. Больше. Много больше.

— Да. Много больше.

Золотые нити на его плаще поблескивали, хотя и не было никакого света здесь, где никогда не присутствовали ни Великая Тьма, ни Милосердный Свет, а лишь Бесконечные Сумерки, вечно.

— То, что мне предстоит сделать…

— Неизбежно.

— Несмотря на то, что это мое решение?

— Ты принял его, когда пришло время.

— Я — марионетка?

— Нет. Ты — величайший маг.

— И все же я — исполнитель.

— Мы все исполнители. Даже я.

— Что же ты исполняешь?

— Время.

Он ничего не предпринял, не сделал даже шага, но начал медленно и неотвратимо удаляться от меня. Срок встречи истекал.

— Скажи мне…

— Все, что угодно.

— Кто из нас сильнее?

— Ты, — просто ответил он. И улыбнулся. Странно было видеть эту улыбку на лике без возраста, неподвластном ничему. Будто камень смягчился.

Впрочем, что там камень! Его существование — ничто по сравнению с этим ликом.

— Значит…

— Да. Кто говорит, что Время немилосердно? Спроси себя, смог бы ты быть на моем месте?

Я помолчал, размышляя.

— Наверно, нет. Не знаю.

— Вот видишь. Я скажу. Все бесчисленные воплощения Вселенной мы с тобой сменяем друг друга. И когда-то я был на твоем месте и задавал вопросы, а ты отвечал. Все было так — и не так, ибо ничто не повторяется, но ничто и не меняется. Кому дано постичь это? Когда он появится, завершится Великая Спираль. Что будет после — не знаю. Когда это произойдет? Когда угодно. Все бесконечное существует ради этого мига…

Он удалялся. Удивительно было это удаление. Я знал, что он уже далеко, но он не уменьшался, словно вырастал столь же быстро, сколь двигался прочь от меня, даже быстрее. Впрочем, ему это под силу. Время всеобъемлюще.

— Ауреин, — окликнул я его в последний раз.

— Слушаю тебя.

— Мы встретимся еще. — И это не был вопрос.

— Да. Мы встретимся в следующем Цикле. И через один. Мы будем встречаться бесконечно, как это уже бесконечно происходит. И, быть может, однажды ты и займешь мое место. А я — твое. Как уже было. Но это произойдет еще очень нескоро.

— Когда?

— Очень нескоро, — донесся его ответ, который не был ответом. И Ауреин исчез. Растаял в пространстве, оставив меня в одиночестве. Встреча завершилась.

Что значит быть правителем мира? Повелителем мира? Это знают немногие.

Слишком мало их, и из Цикла в Цикл становятся ими одни и те же.

В силах моих изменить мир, и делал я это всю свою жизнь. Тот последний штрих, который наложу я на судьбу Земли, будут с недоумением изучать многочисленные историки и ученые. Но никогда никто не сумеет понять, что привело меня к этому деянию. К этому совершенно непонятному внешне действу, что совершу я пред тем, как уйти в тень и из тени этой наблюдать за миром в течение многих тысячелетий, спустя которые пробьет мой час, и я погибну вместе со старым миром. Придут новые боги, новые народы, новый мир — и я вновь возрожусь, чтобы очередной раз пройти тот жизненный путь, что мне предназначен.

Я стою в главной, средней башне Аурингарда. Демон Ночи Хаффур мрачно утвердился позади, слева от меня. Еще левее словно сросся с полом Ариус, не желающий присутствовать при этом, но не смеющий возражать и противиться мне. Справа расположились Меарсин и Сай, с интересом и любопытством наблюдающие за происходящим. Ланнис, смотрящий прямо на меня, находился напротив, у противоположной стены башни. Алареа возвышался слева от него, а Деспант — справа. Рахвис соседствовал с Алареа, а Валорет, великая, спокойная и милосердная Валорет — со способным исходить яростью Деспантом.