Шрифт:
Но мое внимание, как и внимание многих, привлекал не особый, поистине раблезианский по силе дар юмора, парадокса, преувеличения и острой шутки, преобладавший у Твена, а его менее заметный для широкой публики и, так сказать, затаенный дар, его талант изображать мрачное и разрушительное, его лирические и скорбные размышления о смысле или бессмысленности жизни, а также сила и ясность его реализма и критики. Все это находило отражение не только в таких опубликованных его произведениях, как «Жанна д'Арк», «Человек, который совратил Гедлиберг», «Таинственный незнакомец» и «Что такое человек», но и в различных отрывках и критических замечаниях, которые можно найти в его переписке и в еще не опубликованной автобиографии, — теперь читатель сможет с нею ознакомиться, так как уже прошло двадцать пять лет после смерти писателя, — срок, который, по желанию Твена, должен был пройти, прежде чем эта автобиография увидит свет.
Но будет ли это сделано? Очередной том собрания сочинений Твена, который выйдет в этом году, покажет это.
Слишком еще велика финансовая заинтересованность в его ранних, более соответствующих духу условностей произведениях.
И тем не менее в 1895 году, хотя и под псевдонимом, была опубликована «Жанна д'Арк»; Твен сам потребовал, чтобы она вышла под чужим именем, настолько отличалась она от тех его произведений, которые в то время нравились ему самому. Он опасался неблагожелательного приема и, прежде чем поставить свое имя, хотел узнать, как отнесется читатель к его книге. И если бы ее приняли плохо, книга так и осталась бы под псевдонимом вплоть до смерти Твена. Но, как ни своеобразно было это произведение, общее мнение было благожелательным, и Твен признал свое авторство. Однако «Жанна д'Арк» никогда не расходилась так хорошо, как «Простаки за границей», «Гекльберри Финн» или «Том Сойер».
Вскоре после этого (1898) Твен написал две вещи, совершенно непохожие на все то, что он создал раньше; это — «Таинственный незнакомец» и «Что такое человек». Твен воздержался от опубликования их, и они вышли лишь в 1916 году — через шесть лет после его смерти. А пока они лежали в ящике его письменного стола, Твен издал — за период между 1898 и 1910 годом — годом его смерти — «Монолог короля Леопольда», «Детектив с двойным прицелом», «Дневник Евы», «Христианскую науку» и произведение более смелое, но зато более смешное, а потому и более безопасное: «Человек, который совратил Гедлиберг»; здесь впервые прорвался иной юмор, непохожий на привычный смех Твена, в котором он находил спасение от окружающего его гнусного мира. Кроме этого, вышла его не менее смешная книга «Путешествие капитана Стормфилда в рай».
Однако, кроме «Таинственного незнакомца» и «Что такое человек», имеются и другие, еще не опубликованные произведения Твена. Когда же они увидят свет? В наше реакционное время? Сомневаюсь.
Чтобы дать вам возможность составить себе мнение об этих произведениях Твена и доказать, что после его смерти были опубликованы строки, которые он никогда не решился бы опубликовать при жизни, я приведу отрывки из его автобиографии, которая увидела свет лишь в 1924 году, но в которую не вошли, однако, все его высказывания о жизни и его эпохе (полная автобиография Твена должна появиться в 1935 году). Позвольте процитировать то, что приведено в виде факсимиле на заглавном листе его биографии: «Я пишу из могилы. Только при таком условии человек может быть до некоторой степени откровенным. Вполне и безгранично откровенным он не может быть ни в могиле, ни вне ее» (курсив мой. — Т. Д.).
Далее (также из I тома его автобиографии):
«На свете ничего не дается даром; вы платите за все, хотя бы на пятьдесят процентов дороже, в знак же благодарности — на тысячу. Благодарность — это долг, который обладает способностью возрастать, подобно требованиям вымогателя: чем больше платишь, тем больше с тебя требуют. Со временем вы начинаете сознавать, что любезность, оказанная вам, превратилась в проклятие, и вам уже хочется, чтобы ее вовсе не было».
И дальше:
« Что касается человека,то это слишком обширная тема, чтобы обсудить ее полностью, а потому на этот раз я коснусь лишь одного или двух вопросов, относящихся к этой теме. Мне хочется рассмотреть человека вот с какой точки зрения — предположить, что он не был создан для какой-либо определенной цели, ибо он не служит ни одной из таких целей, — что он, по-видимому, даже не был создан преднамереннои что когда он развился из простейшего организма и превратился в то, чем он является сейчас, то это, вероятно, удивило и огорчило Создателя… Ибо история человека во всех странах, во все эпохи и при всех обстоятельствах дает бесчисленное множество доказательств того, что из всех живых существ он — самое отвратительное. Из всех земных существ только он один наделен коварной злобой.
А ведь это самый низменный из всего множества инстинктов, страстей, пороков и самый омерзительный. Одно это ставит человека ниже крыс, червей, трихины. Он — единственное существо, которое причиняет боль ради развлечения, зная, что это боль. Правда, если кошка знает, что она причиняет боль, играя с перепуганной мышью, то мы должны допустить исключение для человека и считать, что в моральном отношении он сравнялся с кошкой. Все живые существа убивают — тут, по-видимому, нет исключений; но только человек убивает ради забавы; он один убивает коварно, он один убивает из мести. Таким образом, из всех живых существ у него одного гнусная душа.
Так, значит, его следует превозносить за благородные качества, привлекательность, нежность, мягкость, ласковость, мужество, преданность, терпение, выдержку, осторожность, за разнообразные чарующие и привлекательные черты, присущие его духовному облику? Но другие животные также обладают всем этим, однако им чужды гнусность и испорченность человека».
А вот еще:
«На свете распространена ложь, сладкая, как сахар, которую все политики, по-видимому, молчаливо сговорились поддерживать и постоянно распространять. Одной такого рода ложью является утверждение, будто в мире существует независимость: независимость мысли, независимость мнения, независимость действия. Другая ложь — будто люди любят независимость, восторгаются ею, приветствуют ее. Ложь также, будто в мире существует терпимость — в религии, в политике и так далее; и это сопровождается другой ложью — о том, будто терпимостью восторгаются и приветствуют ее. От этой основной лжи, как ветви от ствола, идут одна ложь за другой: ложь, будто не все люди рабы; ложь, будто люди рады, когда другие добиваются успеха, когда они благоденствуют, достигают больших высот, и ложь, будто люди опечалены, когда эти другие падают вниз. И другая ложь — будто человек обладает героизмом, будто он не состоит весь из коварства и предательства, будто иногда он бывает не трусом, будто в нем есть нечто, долженствующее вечно существовать — на небе, в аду или еще где-то. И еще ложь, будто совесть, средоточие моральных устоев человека, не только сотворена Создателем, но вложена в человека, уже готовая, вместе с чувством справедливости и сознанием единственно верных правил поведения, и будто те же моральные устои, с такими же правилами поведения, незыблемые, неизменные, присущи всем нациям и всем эпохам.
И еще другая ложь, будто я это я, а вы это вы, будто каждый из нас представляет собой особую единицу, индивидуальность, и обладает самостоятельным характером, тогда как на самом деле мы не что иное, как кончик хвоста ленточной глисты, последнее звено бесконечного ряда предков, непрерывной процессией уходящих в глубь времен, все дальше и дальше, к источнику нашего происхождения — обезьянам, а наша так называемая индивидуальность — прогнившая и протухшая смесь инстинктов и привычек, наследственно, атом за атомом, переданных нам всем этим рядом наших жалких предшественников, и в этой индивидуальности не найдется и крупицы нового и оригинального, хотя бы вы поместили эту крупицу на конце иглы и принялись рассматривать под микроскопом. Поэтому совершенно фантастично предполагать, будто у человека есть нечто свое, личное, оригинальное, самостоятельное, что можно отделить от всего неоригинального, и притом все это имеется в таких количествах, что наблюдатель может сказать: перед нами человек, а не бесконечная процессия живых существ».
И далее:
«Все разговоры о терпимости, к чему бы они ни относились, просто благородная ложь. Терпимости не существует. Ее нет в человеческом сердце, но бессознательно, по исстари унаследованной привычке, люди продолжают бредить ею. Нетерпимость значит — все для себя и ничего для других. Основа же человеческой природы как раз в этом и состоит — в эгоизме».
Конечно, это только отдельные отрывки, подобранные с целью возбудить любопытство и заинтересовать читателя, ибо в них нашли отражение наименее известные, хотя и существенные черты этого изумительного гения. В этих отрывках меньше мягкости, грусти и даже яда и злости, чем в некоторых его более пространных и уничтожающих суждениях. Но для настоящей статьи весьма существенно то, что их идеологическая направленность именно та, о которой я здесь говорю.