Пока ждали Рагнура, Фолко сидел молча, прикрыв глаза и опершись спиной о нагретый солнцем камень.

Здесь, на Дальнем Юге, осени не бывало вовсе. Сюда прилетали из северных краёв птицы; времена года различались по тому, есть дожди или нет. Но даже и под конец сухого сезона леса буйно зеленели и лианы, презирая всё и вся, покрывались яркими крупными цветами…

Хоббит жестоко страдал от жары и духоты – и не только он, но даже и привычные к раскалённым топкам гномы. Правда, в кузнях жар был сухим и звонким, а здесь – гнилым и влажным. Всё мгновенно покрывалось плесенью; казалось, вдыхаешь не воздух, а какую-то липкую, горячую, обжигающую изнутри кашу. Уснуть было невозможно – донимала мошкара. Моря ждали как спасения.

И вот они на месте. Давно отстала харадская погоня, потеряв дерзких ещё до битвы с перьерукими; где-то запропала и неистовая Тубала (знать бы, отчего она их так злобно и настойчиво преследует); далеко, за высокими стенами заболоченных лесов, осталась Эовин – юная роханская девушка, которую они так и не сумели уберечь.

Фолко почувствовал накатившую волну знакомой горечи. Да, ничего не поделаешь, с этим придётся жить… Эх, как не хватает сейчас того Древобородова дара! – Фолко мог только скрипнуть зубами. Чувствовал, всё чувствовал Старый Энт, предвидел, что рано или поздно невысоклик Фолко явится к нему за помощью, – и приготовил всё потребное… А он, тупица, так и не смог как следует воспользоваться подарком!

Ясно было одно: нужно возвращаться в Умбар… И уже оттуда начинать новый поход на Юг – если только не позовёт к себе Рохан. Как-то тамошняя война… Но нет, с Морским народом должны управиться. Эодрейд, конечно, будет рвать и метать, что три его маршала, начальствующие над полками, остались в Умбаре, вместо того чтобы спешить на Север. Как пить дать, объявит предателями. Хорошо, если не приговорит к смерти, – а то прячься ещё и от роханских охотников за изменниками! Размышления хоббита прервал запыхавшийся Рагнур:

– Ну и повезло же нам! Вот повезло так повезло! Знак – он здесь, рядом, и идти никуда не надо! Поднимайтесь скорее!

Знак оказался тёмной и узкой пещерой, откуда несло гнильём. Малыш недовольно покрутил носом; на спинах всего отряда покоились солидные вязанки хвороста.

– Тоже мне, тайна! – фыркнул Торин, когда пещера закончилась небольшой полукруглой каморкой с очагом в дальнем углу. – Да у нас в Мории такое – испокон века! Зеркала у вас там, каменные зеркала – а ведёт шахта наверх. Должны быть линзы, чтобы собирать свет и бросать его вдаль… Только едва ли всё это сработает днём…

– Зеркала… Линзы… это ты с нашими набольшими говори, коли так много знаешь, – пожал плечами Рагнур. – Нам осталось развести огонь… и ждать.

Они так и поступили. Когда отряд спустился с горы, Фолко с изумлением увидел, что вершина, вздымавшаяся на добрые шесть сотен футов, словно объята пламенем; огонь там пылал много ярче солнца. Такое пламя приметно за многие лиги… днём и ночью, в любую непогоду и при самом ярком свете…

– Теперь ждём, – повторил Рагнур.

Первое, что сделал хоббит, вернувшись в лагерь, – взялся за перстень Форве. Свет, Свет, загадочный Свет, лившийся откуда-то с недальних южных пределов, – что с ним? Всем своим существом Фолко чувствовал этот напор; каждое слово, каждый жест спутника вызывали раздражение, всё время хотелось ответить чем-то обидным, резким. Постоянно приходилось сдерживать себя, чуть ли не ежесекундно напоминая: это тебя пытаются заставить ненавидеть… кому-то очень нужно, чтобы вы вцепились друг другу в глотки… не поддавайся, держись, держись во что бы то ни стало!

Он знал, что остальные чувствуют то же самое. Тяготы дороги помогали гасить ссоры в самом зародыше, но теперь, когда отряд остановился на берегу лазурной бухты, всё накопившееся может прорваться, и… Фолко вздрогнул, представив, как выясняют отношения Торин и Малыш.

Он должен дотянуться! Должен! Бойня, случившаяся двенадцать дней назад, нелепая и странная битва – явно от того же выжигающего рассудок жара! Он, Фолко, должен почувствовать его! Обязан!

…И вновь, повинуясь напряжённой, точно струна, воле, устремился в полёт радужный мотылёк.

Чёрная земля, тёмно-синее небо, почти не отличимое от земли, – и бьющий прямо в глаза, острый, словно копьё, луч света. Ничего не осталось в этом мире, только чёрная безжизненная земля да синее беззвёздное небо. Фолко казалось – он провалился в бездонную яму времён, угодив аккурат в те года, когда нагнанные Мелкором тучи заволокли всё небо Средиземья, – и в этой мгле, скрывавшей свет солнца и луны, проснулись, согласно одной из легенд, Перворождённые, эльфы…

На сей раз боль оказалась сильнее. Она возникла в первый же миг полёта; и, не отступая, всё усиливалась – с каждым мгновением. Слепящий свет не давал ничего увидеть вокруг; Фолко мнилось – под ним расстилаются горы, но вот изломанная чернота внизу, которую он принял за пики хребтов, сменилась гладкой тьмой равнин – и с этих равнин рвался в тёмное небо узкий, как стилет ночного убийцы, луч света…

Хоббит попытался проникнуть ещё дальше – но нет, сопротивление слишком сильное. В голове гремели кузнечные молоты, словно вся Мория разом встала к наковальням.

И тут он услышал голос. Вернее – голоса. Негромкие и притом – не слишком приятные.

– Да, да, опять!.. (Всё тонет в грохоте барабанов…)

– Снова то самое, повели…

– Обрати свою силу!..

– Сожги нечестивого чародея!..

Боль наконец взяла верх. Хоббита буквально вышвырнуло обратно в реальность. Голова раскалывалась, виски ломило, перед глазами всё плыло. Но прозвучавшие голоса Фолко помнил очень отчётливо.