— А Гриша? — с дрожью в голосе произнесла Маришка. — Он решил?

— Решил, — успокоила Стрешнева, скептически улыбаясь. — Он написал, что нечего считать соседские метры, а куда лучше заняться своими делами.

— Боже мой! — ахнула Маришка. — Ну кто их только этому учит?

— Не расстраивайтесь, дальше школы эти бумажки не пойдут. Если хотите, можете взять их на память. Вырастут большими — покажете, вместе смеяться будете.

— Мне так неудобно! — краснея ещё больше, проговорила Маришка. — Придётся их наказать.

— Поступайте так, как считаете нужным, — ответила учительница, — только вы должны пообещать мне одну вещь.

— Какую?

— Перенесите наказание на завтра, а сегодня вечером, уложив их спать, прочтите последний, двадцатый вопрос, вернее, ответ на него. Вопрос был таким: назовите самое радостное событие в вашей жизни. Знаете, Марина Геннадьевна, ответы были у всех разные: кому-то подарили велосипед, кто-то здоровался за руку с Дедом Морозом, а кто-то был в цирке, дети все разные, но ваши сыновья ответили иначе. Обещайте мне сначала прочитать их ответ, а потом решать, как с ними быть. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась заинтригованная Маришка.

Когда дети уже спали, Маришка и Лев, усевшись в гостиной, открыли работы сыновей.

— Какой номер она назвала? — спросил Лев.

— Двадцатый.

— Значит, самое счастливое мгновение в жизни?

— Вроде да, если я ничего не перепутала.

— Смотри, Мариш!

Лев открыл листочки, где была написана совершенно одинаковая фраза:

Самый счастливый день в моей жизни я не помню, потому что был ещё маленьким, но точно знаю, что счастливее дня у меня не будет никогда, это день, когда у меня появилась моя семья.

Невооружённым глазом было видно, что этот пункт мальчишки писали вместе, подглядывая друг к другу в тетрадки, но от этого ничего не менялось. Самое дорогое для них было самым дорогим и для Льва с Маришкой.

— А ты туда же, наказывать, — буркнул Лев и повернулся к Маришке. Лицо его было серьёзно, но глаза сияли, лучась самым неподдельным счастьем. — Да лучше наших ребят в целом мире никого нет!

Потом, немного полюбовавшись корявыми мальчишескими буквами, он свернул листы вчетверо.

— Пусть действительно останутся на память, — сказал он, — не каждый день такие послания получаешь, — и, не долго думая, убрал листы во внутренний карман пиджака, висевшего на соседнем стуле.

Всего за какую-то неделю всё неузнаваемо изменилось: в город пришла настоящая, щедрая на тепло весна. Незаметно, словно по мановению волшебной палочки, дворы и скверы завернулись в тяжёлые зелёные шали листвы; покрылись нежно-сиреневой дымкой бульвары, выбросили тонкое ришелье соцветий вишни; лопнули, разлившись ароматным розовым соком, яблони. Чирикая до хрипоты, сходили с ума воробьи; прищурив глаза, млели от тепла и неги развалившиеся на тротуарах и колодцах кошки. В воздухе держался стойкий аромат молодой травы и древесных соков. Настежь распахнув ворота, город встречал приближающееся аршинными шагами лето.

Подразумевалось, что командировка в Канаду продлится недолго, всего десять дней, и первый день лета Вороновский встретит уже у себя дома, в Москве. Как и полагалось, накануне отлёта ребята из клиники провожали его всем миром. Дорожная сумка была давно собрана, во внутреннем боковом кармане дожидалась своего времени зелёная папка Натаныча.

Сегодня отец сам проводил ребят в школу. Это случалось не так уж и часто, потому что почти каждое утро он выходил на работу, когда они ещё сладко спали. Держа мальчишек за руки, он шёл уверенными широкими шагами, и по его виду каждому было понятно, что он гордится своими сыновьями и что они для него самые лучшие на свете. Высоко задрав носы и сияя, словно надраенные медные самовары, близнецы старались поспеть за размашистым шагом отца, время от времени подпрыгивая и делая короткие пробежки. В такие моменты в рюкзачках раздавалось бряканье карандашей и книжек. Миновав школьный двор, уже у самых ступеней, Вороновский остановился и развернул ребят за плечи к себе.

— Сегодня я улетаю в Канаду на конференцию, но скоро вернусь, — серьёзно сказал он. — У меня к вам будет большая просьба.

— Какая? — в один голос спросили братья. От неожиданности ответа, прозвучавшего в унисон, они даже переглянулись.

— Очень серьёзная, — с важностью произнёс Лев. В ответ на его слова две пары бровей тут же сошлись домиком на переносице. — Вы остаётесь с мамой одни. Прошу не забывать о том, что мама у нас — единственная девочка, и обижать её нельзя ни в коем случае.

— Мы знаем об этом, — важно проговорил Гришка. Стоящий рядышком Андрейка согласно кивнул головой.

— Меня не будет полторы недели, можете ли вы мне пообещать, что здесь всё будет, как надо?

— Можем, — серьёзно произнёс Андрей. — Не волнуйся и лети в свою Канаду со спокойной душой, мы постараемся тебя не подвести. За маму не бойся, мы её в обиду не дадим.

— Главное, чтобы сами не обидели, — улыбнулся Лев.

— Мы же мужчины! — напыжился Гришка.