Ниакрис зажмурилась плотнее. Белый солнечный диск потускнел, померк, вместо него проступали звезды, послушно складываясь в фигуры, планеты занимали приуготовленные места; Ниакрис чуть вздохнула — она не ошиблась, нужный ей день приближался, день, когда она сможет наконец встать на след своего Врага.

Она зашагала прочь от Храма. Никто не смотрел ей вслед, целый год оставшимся тут не будет до нее никакого дела. Они станут судить ее, когда она вернется — но она, конечно же, не вернется.

К вечеру Ниакрис добралась до первого в длинной цепи колодцев, соединявших Храм с более пригодными для жизни краями. Донимавший ее днем ветер, что гнал с бархана на бархан тучи мелкой и едкой пыли, наконец-то стих, и яркие-яркие звезды как-то по-особенному празднично сияли в небесах. Чернота неба, искорки звезд, песок, источающий накопленное за день тепло… Ниакрис легла ничком, раскинула руки. Мир, громадный мир лежал вокруг, глубоко и ровно дыша, точно исполинский морской кит-левиафан. Тысячи тысяч дорог перед ней, и год — громадный срок, особенно когда тебе всего пятнадцать; смерть еще где-то невообразимо далеко, даже если должна наступить на следующий день: таково уж свойство юности, с твердой и неколебимой верой в собственное бессмертие. «Все умрут, но не я», — мысль не отличающаяся глубиной или мудростью, однако в молодости она неотвязна — наверное, только она и дает силы жить и свыкнуться с неизбежностью конца.

Время гадания близилось. Ниакрис чувствовала его течение настолько остро, словно каждый миг и каждая секунда, сорвавшиеся в пропасть невозвратного прошлого, были каплями ее собственной крови. Небесные тела как будто протягивали к ней незримые руки — через все бездны пространства, непредставимого скудным умом смертного. И в миг, когда ядовито-желтый Ямерт, снежно-белый Ямбрен, коричневатая Ятана, огненно-алая Явлата и изумрудная, точно весенняя трава, Ялини сошлись на одной прямой, — нить Силы протянулась с небес на землю, бесплодную, мертвую землю, где возле затерянного среди песков колодца лежала, раскинув руки, зажмурившаяся девушка.

Все эти годы в Храме Ниакрис не имела никаких вестей из большого мира. Для усердных учеников он как бы переставал существовать. Она не знала, что случилось с ее Врагом, где его искать — не знала ничего, кроме одного — она обязана его найти.

Она закричала от жгучей боли — сила небес опаляла, словно огонь. Тело изогнулось дугой, сознание помутилось — но вытолкнуть из себя заранее сплетенное заклинание она успела, словно плюнув в лицо холодным и равнодушным небесам.

И, хрипя, отхаркиваясь кровью и корчась на земле в жестоких судорогах — неизбежная расплата за подобные колдовские прозрения, — она словно с высоты птичьего полета увидела угрюмый замок в суровых, злых горах; болезненно-тонкие башни, словно вознамерившиеся пронзить сами тучи, дерзни те опуститься недозволенно низко; высокие изогнутые переходы, арки, переброшенные через пропасти. Замок напоминал диковинного спрута, распростершего щупальца над безднами. К замку вела одна-единственная узкая дорога, где едва могла протиснуться телега — со всех сторон были только отвесные скалы. Тонкая цепочка каких-то существ тянулась к воротам по подвесному мосту без признаков перил и исчезала в черном провале входа. В венчике окон главной башни угрюмо мерцал красный отсвет. От всей этой картины веяло смертью и запустением, запустением и смертью, и Сила, обитавшая в пределах этих стен, похоже, давно забыла, что такое радость.

Больше Ниакрис ничего не увидела — пришло четкое осознание пути, дорога лежала перед ней, словно начертанная на карте. Оставалось только встать и идти.

Сознание погасло, уступив натиску боли. Ниакрис провалилась в забытье с блаженной улыбкой на губах. Она узнала все, что нужно, — и кого волнует, что откатом от ее заклинания колодец превратился в зловонную яму, забитую ядовитой зеленоватой слизью, где очень скоро заведутся более чем несимпатичные создания?..

Дорога стелилась под ноги. Закаты сменялись восходами, пески уступили место сухим степям. Ниакрис шла на северо-восток, туда, где цепь старых гор почти что надвое разделила громадный континент. Ее не заботило, сколько дней займет дорога. Пусть даже и целый год. Жара сменилась осенними дождями, надвинулись леса, безлюдье сменилось редкими деревнями — а она все шла и шла, почти не обращая внимания на окружающий мир. Правда, мир сам пытался обратить на нее свое внимание, но, увы, безуспешно.

Как правило, она сторонилась людей. Еду она добывала в лесах — осень щедра на ягоды с грибами, и только невежда не сможет на этом прожить, а Ниакрис как раз невеждой отнюдь не была.

Правда, однажды она-таки не смогла миновать города — крепость запирала вход в узкое ущелье, а пробираться по отвесным скалам означало большую потерю времени — летать Ниакрис все-таки не умела.

На нее стали пялиться еще в воротах. Стражники, смуглые, черноволосые, в странных желтоватых пластинчатых доспехах и рогатых шлемах, уставились на белокожую Ниакрис, словно на чудо. Копья с широкими, в полторы ладони наконечниками скрестились, преграждая ей путь.

Язык, на котором к ней обратились, Ниакрис знала, но ответ получился, разумеется, с акцентом: наставники Храма очень старались, но полностью изгнать это так и не смогли.

— Ты откуда?

— Из Меагры, — Ниакрис назвала большой порт на побережье Южного Океана.

— Не похожа ты на меагрийку, — нахмурился старший. Скрещенные копья не поднимались.

— Конечно, — презрительно бросила Ниакрис. — Я в Княж-городе родилась.

— В Княж-городе? — не успокаивался стражник. — А в Меагре что делала?