«Я хочу вот что...» – говорит Анечка, профессиональная танцовщица, и делает ножкой в пол, изящно и четко переступая, словно лошадка. Руки ее с длиннющими сверкающими ноготками делают движение воображаемым веером и синхронно «подхватывают» такой же виртуальный подол юбки. «Хочу страсти! Страстные испанские женщины!.. Страсть не может быть сопливой!»

Удивительно, она совершенно правильно говорит «красивее», делая ударение на второй слог.

– А-а!.. Я поняла! Это ты как будто телефон держишь, да? Выброси телефон!

У одной школьницы никак не получается разогнуть пальцы и сделать так, чтобы они стали похожи на выразительные руки страстных испанских женщин, с рождения щелкающих кастаньетами. Другая снулая девочка выучила все па, но страсть ей никак не дается: во-первых, ей слишком мало лет, а во-вторых, скользко очень на улице – мальчишки из параллельного класса так раскатали все подступы к школе, что впечатывать шаги в пол, может, и получается, а оторвать от земли – ну никак!

– Давай, настройся ко вторнику. Выспись. Шоколада поешь, – говорит Аня на прощание снулой девочке.

А Люсе ничего не говорит. Люся безнадежна.

Слишком много котов. Коты прошмыгивают во все неплотно закрытые двери, приходят, когда их не зовут, и наоборот. Живут, где им хочется, и даже занимают энное количество страниц в повестях и романах.

В «Саби» тоже живет один маргинальный кот. Он черный, пушистый и очень независимый. Имени у него нету, не надо оно ему. Он курсирует между «Саби» и аптекой и обычно несется со всех лап к закрытию клуба, если вдруг случится запоздать. Независимый он. Но сегодня его выкинут. Не навсегда, конечно. Это потому, что он съел двух рыб из аквариума, и по морде видно, что это он и никто другой, потому что мокрая она. А на улице холодно. А рыбы эти снулые все равно никому не нужны, так что зря Жанна расстроилась. И если бы там больше рыбы было, он бы и больше съел. Вот он очень даже клубу нужен: черная его шкурка с черно-белым интерьером в абсолютной гармонии пребывает. Как инь и ян.

Когда наши папы были еще молодыми, все мачо жили только в Испании. Настоящие мужчины всегда «выпускались» в ограниченной серии. Некоторые из них были, как водится, полковниками, один на целую страну был Иосиф Кобзон, один был вообще Штирлиц, штандартенфюрер и партайгеноссе...

Еще был такой Виктор Шмалов – летчик и Веркин папа. Папой он, конечно, и теперь оставался, а летчиком никогда и не был. Да, бывает так. Он на самом деле был влюблен в небо и отправлял самолеты в полет. Люсе он всегда представлялся пилотом – если и не первым, то, по крайней мере, вторым. А знакомы они были, как и с Белкой, – с Люсиного детства.

Своего отца Люся помнила мало: он здорово пил, и Люсина мама выбрала из них двоих Люсю.

Поэтому на Верочкиного папу подрастающая Люся смотрела с замиранием сердца.

Он был большой, надежный и красивый. Он носил кожаную куртку, пах «Шипром» и «Мальборо» и зачесывал волосы назад.

«Людушка!..» – говорил он, когда они приходили с Веркой, и ее всегда кормили обедом в этом доме. Там обычно водились шоколадные конфеты, а таких вкусных пельменей не стряпала даже Люсина мама.

Но главное – он был «летчик». Механик с золотыми руками. Без него не поднимался в небо ни один самолет.

Спасет. Позаботится. Сделает. Достанет. Защитит.

Иногда Люсе казалось, что она проживает не свою жизнь. В той, другой ее жизни, были бурные романы, феерические эмоции и череда приключений.

Там были барханы и верблюды, тончайшие шелка, россыпи изумрудов и брюнет с карими глазами, там были бухты и яхты, купальные костюмы от кутюр и... брюнет с синими глазами, был нехолодный снег, дорогие меха и бриллиантовый лед, там были все столицы мира со всеми их манящими огнями и воздухом побед без поражений, воздухом упоительной и достижимой роскоши...

Брюнет тоже был. Прилагался. Хотя, надо признать, это был самый незначительный из необходимых аксессуаров, прилагаемый, по всем правилам, к той, «другой» ее жизни. Почему брюнет? В силу некой предрасположенности, блондинов Люся вообще не воспринимала. Как мужчин.

А впрочем, это все бессовестное вранье! В периоды обид и разочарований брюнет все чаще терял свою картонную сущность и проявлялся более зримо, и дело было отнюдь не в цвете его волос и улыбке киношного секс-символа. Он был обаятелен, неподражаемо остроумен, а главное, заинтересован, что еще добавляло ему обаяния. Его притягательность возрастала с каждым взглядом на Люсю, сумеречным взглядом самца. Лю, само собой, была несказанно хороша, как солистка группы «Виагра», глаза ее сияли...

Хотя нет, Лю не было. Не могло быть – так ее называет только Лёша.

Лёша... В этой жизни был Лёша. Чаще всего несносный и занудный, совершенно не имеющий сходства с глянцевым синеглазым брюнетом, но, приходилось иногда это признавать, такой её, такой родной и абсолютно необходимый. «И зачем я с тобой только связалась?!.» – в сердцах вопила Люся. «А я зачем?..» – вторил он ей. Второй класс, вторая четверть. Он упорно не носил обручальное кольцо (вдруг поцарапает, если с машиной придется возиться), сушил на ручнике верхонку зимой (а как еще, если она мокрая от снега?) и презирал все брендовые причиндалы на свете. А кольцо было платиновое, потому что Лёша и золото – вещи несовместные...